Не ходите дети...

– Ага, стану я каждую соплюшку слушать, как её правильно топор отодрать! – Андрей и сам понимал, что говорит глупости, но никак не мог остановиться. – Лопотала что-то поначалу, а потом втянулась и дальше только похрюкивала от удовольствия.

Юноша недоумённо смотрел на старшего друга. Неужели он не понимает, насколько всё серьёзно?

– Да брось ты, суетиться, студент! – раздражённо буркнул Шахов. – Знал – не знал, говорила – не говорила, какая разница! Им же только повод нужен, чтобы меня порешить. А следующим ты будешь, точно тебе говорю.

Гарик бросил безнадёжное следствие и обернулся к старику.

– Вот видишь, почетный Хлаканьяна, – он улыбнулся с уверенностью, которой на самом деле не испытывал, – я так и думал, что это недоразумение. Шаха просто плохо знаком с обычаями кумало. Надеюсь, когда он принесёт извинения и заплатит выкуп отцу девушки, тот согласиться забыть причинённую обиду.

– Отец девушки не хочет выкупа, – проскрипел в ответ советник, и его прячущиеся в морщинах глаза злобно сверкнули. – Сикулуми требует наказания виновного.

– А при чём здесь Сику…

Гарик едва не прикусил язык, поняв, что означает упоминание вождя в разговоре об отце опозоренной девушки. Нехорошее предчувствие шевельнулось в его душе, но юноша поспешно отогнал его. У Сикулуми шестеро дочерей. Не может быть, чтобы беда случилась с его невестой. Он бы знал. Ему бы сказали.

– А как зовут эту девушку? – насколько смог равнодушно поинтересовался он.

– Зембени, – глухо отозвался старик, и Гарику опять почудилось злобное торжество в его прищуренных глазах.

Впрочем, в следующую же секунду юноша перестал видеть. Всё заслонила одна воображаемая картина – стоящая на четвереньках, стонущая от наслаждения невысокая пухленькая чернокожая девушка. Зембени, его невеста. И пристроившийся сзади, похотливо ухмыляющийся старый кобель Шахов.

Гарик резко обернулся к сидящему в прежней позе пленнику.

– Она говорила тебе, что она – дочь вождя?

Голос юноши срывался на истерический визг, но сейчас он уже не следил за тем, какое впечатление производит на окружающих.

– Может, и говорила, – неохотно признался Андрей. – Но я не очень-то и прислушивался. Их послушаешь, так у каждой папаша, как минимум, нефтяной магнат.

– Ты… – Гарик подскочил к нему, замахнулся, но так и не смог ударить связанного. – Да ты… – снова начал он и опять не хватило слов. – Не мог, что ли, другую бабу себе найти? – выпалил, в конце концов, юноша, хотя собирался сказать совсем другое. Грубое. Отвратительное. Непоправимое.

Интеллигентское воспитание сказалось. Гены мамашины, которая поплакала малость, когда отец её бросил, а потом утёрлась и всю жизнь только и делала, что безропотно терпела насмешки окружающих. Гарику тоже хотелось плакать. Но он же вождь гордого африканского племени. Вожди не плачут. Только слёзы предательски наворачиваются на глаза. Нельзя, чтобы воины видели его таким.

– Эх, ты… – повторил юноша, махнул обречённо рукой, развернулся и убежал в заросли, подальше от любопытных глаз.

Шахов сочувственно посмотрел ему вслед, но не более того. Никакой вины он за собой не чувствовал, раскаяния – тем более. Так уж вышло.

А Хлаканьяна расценил действия юноши, как согласие на арест обвиняемого, и приказал воинам вести его к краалю.

* * *

Суд Сикулуми длился недолго. Может, ещё и потому, что внезапно разразился ливень. Мокнуть под ним, изображая серьёзное разбирательство, вождю не хотелось. Адвоката Шахову не предоставили, свидетелей не заслушивали. Только обвинение и приговор. Собственно, Андрей не особо и удивился, услышав его.

– Ты нарушил закон, и поэтому должен умереть, – просто и без затей объявил Сикулуми. – Будешь есть землю[6]. Такова воля вождя.

Ах вот как! Вот что означала эта испачканная в земле ложка, которую любезный вождь подарил ему на дорогу. Вот чего испугался тогда бедный Какака – увидеть своими глазами приказ убить гостя. Значит, Андрея давно уже записали в покойники. И опасную дорогу к колдуну, проходящую мимо брода, указали неспроста. Убьёт этот придурошный Страж Шахова – и возиться с ним больше не придётся, убьёт Шахов Стража – тоже неплохо, хоть какая-то от него польза. Мудрый человек этот Сикулуми, ничего не скажешь.

– Ты заслуживаешь смерти, – продолжал тем временем вождь. – Но ты храбро сражался, и дарю тебе право умереть смертью воина. Тебе не разобьют голову дубинкой, как поступают с другими преступниками. Ты умрёшь от удара ассегая. Твоего собственного ассегая.

Приговорённый молча смотрел на судью. Чем-то он очень мешал этому толстому, добродушному с виду человеку. Мешал настолько, что тот даже решился предать огласке неприятность, случившуюся с его дочерью, лишь бы иметь повод расправиться с неугодным чужаком. А может, и не было никакой неприятности, подстроено всё. Разыграли представление, дешёвую мексиканскую мелодраму. Вот только непонятно, в чём же его настоящая, не выдуманная вина? Теперь уже, наверное, и не будет понятно.

– Благодари вождя, – подсказал кто-то из стражников.