Не красавица

Я вспыхиваю до корней волос. Моё живое воображение моментально рисует будущую картину: стол с шашлыками и салатами, вокруг которого стоят мама, тётя Регина и её сестра. Незнакомый и не слишком симпатичный парень протягивает руку в знак приветствия, и в этот момент я точно знаю, что он тоже в курсе происходящего сводничества. 

Меня передёргивает. Что может быть хуже и унизительнее, чем это? 

— Я не поеду, — говорю тихо . — И не проси.

— Эдик нормальный парень, — переходит в открытое наступление мама. — Работает торговым представителем, хорошо зарабатывает. Высшее образование есть, машина есть. Ему скоро тридцать. Отличный возраст, чтобы семью создать и жениться.

Тридцать, высшее образование, есть машина. Почему мама перечислила именно их? Это её критерии мужчины, который меня достоин?

— Я не хочу так, мам, — мотаю головой, от протеста и немого возмущения краснея ещё сильнее. — Не нужно меня ни с кем знакомить.

— Я тебе помогаю. Других вариантов, я так понимаю, всё равно больше нет. 

— Есть, — неожиданно для себя выпаливаю я и мысленно стону: «Ну вот заче-е-м?»

В глазах мамы вспыхивает живой интерес, что подтверждает опущенная на стол чашка и приподнявшиеся брови.

— Так. И почему я ничего не знаю? Расскажи.

Беседовать с ней о Дане, с которым у меня, по сути, ничего и нет, — это грубое приукрашивание действительности, но сейчас так хочется о нём говорить! Он занял собой все мои мысли, и просто необходимо дать им выход. Хотя бы в момент разговора испытать отголоски тех эмоций, которые во мне вызывает его близость. 

— Мы познакомились в… кафе, — уклончиво говорю я, не решившись обозначить местом встречи клуб, потому что заранее знаю о стереотипном мышлении мамы. Клубы для неё — место сбора бездельников, имеющеепрямую ассоциацию с распутством. 

— Потом выяснилось, что Дан планирует сотрудничать с нашей компанией. Мы обсуждали его договор, и после он пригласил меня на открытие своего ресторана. Не только меня, — поправляюсь я. — Ещё нашего генерального директора и его заместителя.

Мама с подозрением щурится.

— У него есть ресторан? 

— И ещё картинг-клуб, — улыбаюсь я, вдруг вспомнив лицо Дана, когда он это говорил. — И бар.

— Ох, Таня, — вздыхает мама и снова берётся за чашку. — Наивная ты моя. Думаешь, миллионера охомутала? У него таких, как ты, ведро и ещё пяток. Не надо, пожалуйста, в облаках витать. Ищи себе нормального парня. Пусть небогатого, пусть не красавца, но с которым можно семью построить. Этот тобой просто попользуется и выкинет.

— Вот прямо так сразу и выкинет? — с тихим смешком переспрашиваю я, хотя и сама всё прекрасно понимаю. Просто сейчас меньше всего хочется слышать правду.

— А зачем ты ему, Танюш? Если он любую может получить.

Я не могу смотреть на маму. Вообще никуда не могу смотреть, кроме своих стиснутых в кулаки пальцев. Глаза печёт. Знаю, что она волнуется за меня и хочет как лучше, но почему-то лучше мне не становится, а становится больно. Даже не видя Дана, она считает, что у меня нет ни единого шанса до него дотянуть. 

— Надо ехать. — Я резко встаю и отвожу глаза, чтобы мама не успела прочесть в них, как сильно меня уязвила. Раньше подобные фразы не задевали. Я притёрлась к ним, перестала замечать, а сейчас… Новый мир снял с меня привычную защиту, и теперь я будто живу без кожи. Больно всё.

— Снова убегаешь? — спрашивает мама разочарованно и встревоженно. — Дела какие-то?

Она не понимает. Мама — мой единственный настоящий дом, но она абсолютно меня не понимает. Даже не замечает, как ранит своей заботой. 

— Да, дела, — бормочу я по пути в коридор. — Позвоню позже.

— В воскресенье приедешь?

Я хватаю с комода сумки и мотаю головой.

— Не приеду. Не нужно меня ни с кем знакомить.

На ощупь, не глядя, обнимаю маму и обещаю позвонить ей, когда доберусь до дома. 

Подъездная прохлада даёт разгоряченному лицу облегчение. Я несусь по ступенькам, одержимая лишь одной мыслью — поскорее оказаться на улице. В визите к маме определённо есть ростки исцеления. Иногда лучше одной. Даже пустая квартира не представляется таким уж депрессивным местом. Может, набрать Василину? Да нет, неудобно. Хватит хвататься за её подол. Она, в конце концов, не виновата, что, кроме неё, у меня больше нет друзей.

На улице я ещё долго просто стою на месте. Разглядываю темнеющее вечернее небо и глубоко дышу. Вокруг простирается огромный мир с миллиардами людей в нём, среди которых нет ни одного по-настоящему близкого мне человека. Как так получилось? И есть ли возможность это исправить?

Я запускаю руку в сумку и извлекаю оттуда телефон. Нужно вызвать такси. 

Оказывается, отчаяние — яркий стимул. Отчаяние — это ощущение, что хуже просто некуда, а значит, ты уже ничего не можешь испортить. Именно этой мыслью я руководствуюсь, когда решаюсь написать Дану.

«Привет. Надеюсь, не отвлекаю. Просто захотелось узнать, как у тебя дела».