Не красавица

— О чём задумалась? — подаёт голос Дан, от которого не ускользнуло, что я притихла. 

— О любви. Что она, оказывается, бывает разной.

— Конечно, она разная. Но её итог так или иначе сводится к одному: те, кто нас любит, хотят, чтобы нам было хорошо.

Я издаю глухой смешок. 

— А я вот не знаю, хорошо мне от любви мамы или нет. 

— То есть всё-таки мама. — Дан прищуривается, будто всё это время ждал подсказки. — Могу сказать одно: в идеале человеческая любовь безусловна, то есть не обременена ожиданиями. В отношениях мужчины и женщины такое редко встречается в силу многих обстоятельств, поэтому безусловной чаще бывает любовь родительская. Прежде всего потому, что полюбить существо, являющееся частью тебя самого, гораздо проще, чем взрослую состоявшуюся личность, в которой тебе уже ничего не под силу изменить. Моё везение заключается в том, что родители любили меня безусловно. То есть без всяких ожиданий. Вот это всё: подать стакан воды, продолжить род, перенять потомственную профессию — этого бремени на меня не накладывали. Я всю жизнь знал, что мои мама и отец счастливы, просто потому что я есть. Они очень любили друг друга и, уверен, любят по сей день. А когда любви становится слишком много — её хочется отдать. Считаю это самым верным сценарием деторождения. 

— Здорово, — шёпотом говорю я. —Да, наверное, так и должно быть.

— В идеале да. Но бывает и по-другому. Когда люди идут на поводу у навязанных шаблонов, о которых я упоминал. Слышала, наверное, мнение, что детьми нужно непременно обзавестись до такого-то возраста, потому что потом на тебя будут смотреть косо?

Опустив глаза, я киваю. Слышала и не раз. В каждом разговоре мамы и бабушки. 

— Так о какой безусловной любви может идти речь в таком случае? Когда часть людей слепо выполняет чужой и не слишком подходящий им план на жизнь, вручённый как единственно верный? Они не успели полюбить себя, а их вынудили любить кого-то другого. 

У меня сильно колотится сердце. Я будто прикасаюсь к чему-то тайному, запретному, к тому, о чём раньше боялась даже подумать, и оно, несмотря ни на что, мне очень откликается. 

— Каждый родитель любит своего ребёнка, как умеет, — продолжает Дан. — Однако порой в силу обстоятельств ему нечего отдать. И отдают накопленное: свои страхи, чужие внушения, разочарования и заветные мечты, не воплощённые в жизнь. Потому что это всё, что у них есть. 

Я отворачиваюсь, чтобы украдкой смахнуть слёзы. Не знаю, почему они вдруг покатились. В грудной клетке сыро и тяжело, словно в ней что-то разбухло, в ушах шумит. Перед глазами стоит лицо мамы: всегда аккуратно накрашенное и при этом совсем не счастливое. Когда она в последний раз смеялась? Вот так, чтобы громко, заливисто, без оглядки на окружающих, как мне всегда хотелось? Наверное, никогда. Может быть, когда-то с отцом, но я точно этого не видела.

— Эй, красавица, — мягко окликает Дан. 

Я трогаю подушечкой пальца веко и разглядываю собравшуюся на ней каплю.] Следов туши нет. 

— Да? 

— Таня. — Дан оценивающе смотрит на моё лицо и понижает голос: — Всё в порядке?

Я быстро киваю и предпринимаю попытку улыбнуться. 

— Да. Просто ты удивительно хорошо и правильно говоришь. 

— А ты хорошо умеешь слушать. 

— Классный мы тандем, — усмехаюсь я, сражаясь с непрекращающимся покалыванием в носу.

— С этим не поспоришь. Давай вернёмся в машину. Ты начинаешь мёрзнуть, а единственное, что я могу с себя снять — это рубашка. 

Хочу пошутить, что проходящие дамы совсем не будут против, но в этот момент Дан заводит руку мне за поясницу и приобнимает. Оставшийся путь до машины мы идём в гробовой тишине. Все слова исчезли от ощущения тепла его тела и невероятного запаха. Как это возможно? Человек, которого я знаю совсем недолго, кажется ближе и понятнее, чем остальные?

— К Таниному дому, Саш, — командует Дан, когда мы оказываемся в салоне.

Как только автомобиль трогается с места, он поворачивается ко мне:

— С удовольствием провёл бы с тобой ещё время, но в пять утра у меня самолёт во Франкфурт. 

— Да нет, ты что… — тараторю смущённо , боясь, что Дан может предположить, будто я могла на такое обидеться. — Я очень благодарна, что ты нашёл время приехать и прогуляться со мной.

— Было в удовольствие, красавица. 

Я в сотый раз за вечер затаиваю дыхание, потому что он снова закидывает руку на спинку дивана, так что его пальцы задевают моё плечо. Будто Дан меня приобнимает. И следом приходит мысль: он улетает? Надолго? Неделя? Месяц? Год? Насовсем? 

— Я прилечу через неделю, — говорит Дан, будто подслушав мои мысли. — И мы обязательно продолжим исследование паназиатской кухни. Ты обязана попробовать дим-самы. 

Я с улыбкой уточняю, что такое дим-самы, пока сердце скачет под блузкой как обезумевшее. Приедет, и сходим? Через неделю? Это приглашение или обещание?

21

Крошечная официантка в льняном переднике дарит мне дежурную улыбку — визитную карточку кофейни, в которую я наведываюсь пару раз в неделю, — и переступает с ноги на ногу, намекая на необходимость поторопиться. 

— Выбрали десерт?