Зря. Этим она развязывает мне руки. Или, точнее, язык. Когда Алекс поднимается из-за стола, я всё явственно читаю в его глазах. Плавали — знаем. Сам помотался, как собачий хвост в его возрасте, никому нахрен не нужный. Наверное, это меня в нём и подкупило. Нет, он конечно на меня не похож, и слава всевышнему. Умён, даже очень. Начитан. Я в его возрасте был обычным лоботрясом с вечно ободранными коленками и проблемами с законом. Что, впрочем не изменилось. Но я твёрдо знал, что никому на хуй не нужен. А пацан ещё надеется.
— Нина! В конце концов, ты же взрослая женщина! Как так можно легкомысленно относиться? У тебя, между прочим, ребёнок!
И вот тут меня разрывает… Хочется схватить этого недоумка за шкварник, провезти холёной рожей по столу, и сунуть башкой в посудомойку. Может, тогда всё дерьмо оттуда выветреется?
— Пап… Брок помогает мне в моей работе… Он… Коллега.
— Ага, из смежной организации. Трупы закапываю. Сперва, правда, их создаю, но потом закапываю, — слышу себя, и понимаю, что меня уже не остановить, — Нина, какого хуя ты оправдываешься перед ним?
Отец Нины роняет вилку на стол, вскидывая на меня глаза.
— Рамлоу! — вспыхивает Нина, краснея.
— Ну нет. Я сидел, слушал всю эту грёбанную полемику… Хватит! Теперь послушайте меня, господа зайцы.
— Я бы попросил вас, молодой человек!
— Я тебя перебивал, пока ты тут кислород расходовал? Нет! Вот и закрой пищеприёмник… Начнём с того, что твоя дочь, долбанный ты праведник, свою шкуру каждую ночь таскает туда, куда я срать не полезу в трезвом уме. И тебе в башку твою седую даже не приходит мысль, что она там сдохнет, как и твоя другая дочурка. Это, блядь, на сколько надо любить себя, чтобы пустить обеих дочерей служить в полицию?
— У вас, видимо, нет детей!
— Потухни, слово потом вставишь, когда разрешу… — его вопрос про детей вот прямо бесит. — Тебе похуй, что грохнули одну дочь, тебе похуй, что вторая скоро следом отправится, и тебе похуй на пацана. Но ты, срань слоновья, смеешь раскрывать рот и учить её жизни? Если я правильно понял, ты обосрался много лет назад, кинув и одну и вторую на произвол судьбы. И ты ещё жив. То есть факт, что обе твои доченьки сироты при живом отце — тебе кажется нормой общества?
Сука, он мне ещё будет тут рот открывать, пытаясь меня повинить, так же как и дочь свою. Я не святоша, да, погулял и всё возможно. Но тыкать меня мордой в дерьмо, пусть и моё собственное, не позволено никому. И уж тем более не тому, кто своих детей отправляет на смерть. Его фраза, брошенная вскользь, сейчас просто пережжёт мне нахрен все предохранители и я его убью.
Нина смотрит в полнейшем ужасе, а меня уже несёт. Сейчас у меня тормозной путь будет как у гружёного «Freightliner»{?}[Марка грузовых автомобилей.] — четверо суток. И не дай бог встать на пути. Энцо смотрит откровенно ошарашенно, переводя взгляд с меня на дочь.
— Да как вы смеете…
— Заткнись, не заставляй меня брать грех на душу… Ты спихнул внука на дочь, и считаешь, что имеешь моральное право указывать ей, с кем трахаться, а с кем нет? А не пошёл бы ты… Под юбку жёнушке.
— Брок… — вспыхивает Нина.
Погоди, дорогуша, я и до тебя доберусь. Все хороши, ей богу. Жестом затыкаю поток сознания слева от себя. Нина сидит, словно к стулу приколоченная, и я вижу, как трясётся у неё подбородок.
— Я тебе как мужик мужику советую — имей хоть каплю уважения не вякать в чужом, ёб твою мать, доме! У себя будешь правила насаждать. А ты, голубушка… С тобой у меня тоже разговор не окончен… Я вообще, хуй его знает, чё ты сидишь, глаза таращишь… Один раз досыта его отсюда погнала ссаными тряпками, и всё. Приехал, внука забрал, и нахуй. Слушает она наставления. Тебе, блядь, лет сколько, кукла ты глазастая?
Ошарашенный моим молчанием и внезапным взрывом папаша Нины покрывается пунцовыми пятнами. Поджимает губы, словно послать хочет, но не решается. Ясен день, и не решится. Сидит вон, жаба сухая, даже встать со стула очкует. И правильно.
— Прекратите оскорблять меня и мою дочь… — наконец раскрывает рот.
— О, а кто это у нас тут без спросу звук издал? Я слышу звуки мудака… Кажется, из вас, Морелли. Так вот, радость моя… Касаемо Алекса! Я в душе не ебу, что вы оба будете делать, но если пацан попадёт в приют, я выжгу этот ёбанный городок вместе с жителями напалмом к чёртовой матери. Уяснили оба? — да, я знаю, что угроза звучит глупо, ведь у меня нет никаких гарантий, что я вообще буду через час-другой жив.
Но только такое внушение и работает на слабые мозги зажравшихся бюргеров. Иногда через порку доходит быстрее, чем через уговоры. Энцо смотрит затравленно. Но надо отдать ему должное, при появлении Алекса берёт себя в руки, по крайней мере перестаёт бледнеть и краснеть попеременно.
— Алекс, собрался? — дрожащим голосом интересуется Нина, с удовольствием выскакивая из-за стола и бросаясь к племяннику.
Пацан кивает, хитро поглядывая в мою сторону. Подмигиваю ему. Всё будет ОК. Папаша, со звоном бросая вилку в тарелку, встаёт из-за стола. Окидывает меня взглядом. Молча кивает и уходит. Скатертью дорожка, хоть пожру спокойно.