(Не) люби меня

Музыканты старались перепеть друг друга, и то один менестрель, то другой выходили солировать. Я почти не слышала, что они играли, и едва смогла проглотить кусочек фаршированной рыбы, которую положила мне на тарелку одна из служанок королевы. Хуже нет – присутствовать на празднике, к которому не лежит душа.

Потом начались танцы, но никто не приглашал меня. Я находилась в общем зале, вместе с остальными гостями, но все равно чувствовала себя в клетке. Страсть короля словно построила стену между мною и остальным миром.

Но вот один из мужчин пересек зал и сел рядом со мной, на освободившееся место – наследный принц удостоил меня личной беседы и сказал, благожелательно разглядывая танцующие пары:

– Что-то у тебя не слишком веселый вид.

С первых слов было понятно, что принц явился не с учтивыми речами. Обращение на «ты» было унизительным, и разговор предполагался такой же, а служанки, стоявшие за моей спиной, почтительно отошли на несколько шагов.

– Моего отца нет – поэтому? – продолжал принц и наклонился ко мне совсем близко.

Я передвинула стул, чтобы быть подальше от него, и не ответила. Но принца это не остановило.

– Что, уже все свои южные штучки ему показала? – спросил он, забирая с блюда пирожное и откусывая сразу половину. – Или что-то припасла на потом? Признаться, я понимаю отца. Я бы тоже не отказался попробовать, как это – когда ты высасываешь из мужчины все соки. Верей говорил, ты заглатывала его на всю длину, да еще язычком так щекотала… – и он демонстративно слизнул потекший с пирожного крем.

Я дернулась, как будто меня ударили, и свирепо посмотрела на принца. Нет! Жозеф не мог сказать такого!

Принца рассмешил мой взгляд.

– Значит, правда. А я думал, он врет, когда говорил, что ты та еще развратница, и что шлюхам из монастыря святой Магдалены до тебя далеко. Ты и правда отсосала у него прямо в карете, когда переезжали границу? Мы с лордами Гербертом и Филдингом до сих пор гадаем – делала ты такое или нет.

Кровь бросилась мне в лицо от этих слов. Значит, Жозеф и правда рассказывал обо мне… Как он мог… Как мог…

– Ты покраснела, – принц поставил локоть на стол, наблюдая за мной. – Я знал, что все так и было. Герберт проспорил золотой.

– Мой муж поступил глупо, – сказала я срывающимся голосом, заставив себя посмотреть ему в глаза, чтобы он не думал, что я его боюсь. – Но вы поступили подло. Глупца простить можно, подлеца можно только презирать. Принц-подлец – жалкое зрелище.

Он явно не ожидал отпора и, помедлив, произнес:

– Я припомню тебе эти слова, когда отец тобой наиграется и выбросит, как своих прежних шлюх. Потому что в этой стране есть только одна королева – моя мать, – и он прихлопнул ладонью по столу, добавляя веса своим словам.

– Я не посягаю на ее место.

– Оно и не светит такой сучке, как ты, – сказал он, чем разозлил меня до предела. – Твое место не на троне, а в постели.

– О да! И там я – истинная королева! – сказала я дерзко.

Мы смотрели друг на друга с настоящей ненавистью. Принц уже открыл рот, чтобы сказать еще что-то оскорбительное, но вдруг передумал.

Едва не уронив стул, он вскочил и направился прочь от стола. Я смотрела ему вслед, и сердце мое колотилось от злости, от обиды и отчаяния.

Молокосос взбесил меня до дрожи в руках, и я залпом выпила полбокала вина, к которому не притрагивалась с начала праздника. Вино ударило в голову, но холодная хватка в груди ослабла.

Жозеф не мог поступить так подло. Он глупец, если разболтал посторонним наше самое сокровенное – и это было обидно до слез, до сердечной боли. Но он не подлец. Нет, все не может оказаться именно таким. Жозеф вернется, и я спрошу его об этом. Я узнаю правду. А до этого я не имею права сомневаться в муже. Потому что если я начну сомневаться… то погибну. Доверие к мужу – это единственное, что спасет меня в этом рассаднике прелюбодеев и безумцев.

Вино приглушало душевную боль, и я не заметила, как опустошила бокал. Стало почти хорошо, и я подперла голову, закрывая глаза и отдаваясь блаженному дурману.

Но знакомая мелодия заставила меня содрогнуться. Я узнала этот мотив с первых же аккордов. Его наигрывал король, когда пришел к нам с Жозефом в спальню, а сейчас исполнял один из менестрелей.

Склонившись к грифу лютни, музыкант касался струн бережно, как будто они были хрустальными, и я сразу узнала эти руки, эту манеру игры, хотя лицо исполнителя скрывала маска, а волосы были спрятаны под платок, повязанный на южный манер – узлом назад, как у пиратов.

Король играет на свадьбе моей золовки!

Я огляделась. Никто ничего не заметил, и даже королева была увлечена разговором с кем-то из приглашенных гостей, не обращая на музыканта внимания. А он играл, лаская лютню, и время от времени поглядывал на меня. Глаза блестели под черной маской, и всякий раз, уловив этот блеск, я вздрагивала.

Король играл для меня. Для меня одной, потому что никто больше его не узнал, может, только принц. Поэтому-то он и умчался так стремительно.