Не могу больше (СИ)

Ошеломленный, сломленный узнаванием Шерлок ответил любви не сразу. Господи, как же он мучился, упрямо продолжая искать более здравый, более привычный сложившемуся мироощущению источник всего того, что скручивало его, не давая дышать и думать!

И это было самое бесполезное из всего бесполезно потраченного им времени.

«Я не знаю, что делать, — сдался он наконец. — Не знаю… Ты есть. Ты сводишь меня с ума. Но я спрячу тебя так, что даже Дьяволу не отыскать».

Любовь усмехнулась, пожав плечами: «Ну-ну…».

Привыкал он к любви тяжело.

В нем вспыхнуло всё и сразу. Столько огня выдержать было почти невозможно. С утра и до ночи этот огонь сжигал его тело и плавил разум. Впервые Шерлок по-настоящему почувствовал своё тело. Оно бесновалось в этом адском огне: требовало, умоляло, не подготовленное к такой жестокой атаке. Желания, безумные, неуёмные, страстные, одолевали его, и Шерлок изнывал под их натиском. Его ночи превратились в воспаленный бред, а дни — в жесткую ежесекундную муштру: не дать чувствам выхода, умереть, но не дать.

И ничего не получалось…

Он узнал о жене Джона Ватсона всё, что мог, вернее, всё, что захотел. Впрочем, информации было немного: родилась, росла в хорошей дружной семье, училась… Потом произошла трагедия, принесшая много довольно грязных слухов об Артуре Морстене и его загадочной гибели. Не сказать, чтобы Шерлок не придал значения факту присутствия в жизни этой женщины тайны. Но Джону её тайна ничем не грозила, и Шерлок не посчитал возможным продолжать изматывающее душу расследование. Впервые он сгорал от ревности, сходил с ума от одной только мысли, что Джон… его Джон счастлив вдали от него, и пролистывать страницы жизни той, что одарила его этим счастьем, было невмоготу. Даже если это счастье и казалось ему сомнительным.

…Шерлок снова задернул штору и отошел от окна. От беспорядочной круговерти снежинок рябило в глазах. Рассвет ещё не занялся, но заметно посветлевшее небо говорило о скором приближении утра.

Хватит! Сколько можно себя истязать?

И без того его жизнь превратилась в постоянную изнурительную борьбу с самим собой и собственным сердцем, в котором любовь устроилась со всеми удобствами и, как видно, уже навсегда.

Что сказала ему тогда Мэри?

«Он выбрал вас своей половинкой».

У него подкашивались ноги, и шумело в ушах.

А потом жалобными рыданиями и отчаянием она убила даже мысль о том, что на это можно надеяться. Процокала каблучками по сердцу и ушла, хлопнув дверью.

Приход Мэри застал его врасплох, и только железная выдержка помогла не выдать испуга. Он до сих пор не понимает, что его так напугало, но помнит совершенно дикую мысль, что эта женщина пришла убивать. Его лицо до сих пор начинает пылать от стыда при воспоминании о паническом желании спрятаться - куда угодно, даже трусливо залезть под стол.

Но Мэри была вооружена куда надежнее.

Она говорила и плакала, просила и плакала, вела свою бездарную игру и плакала.

Плакала, плакала, плакала…

Она даже не старалась придать своей фальши хоть каплю правдоподобия — не считала нужным. Пропитала его грудь горечью, и этого было вполне достаточно, чтобы заручиться поддержкой. Поддержкой того, кого она так опасалась.

Мэри ушла, но остались её настоящие (в этом Шерлок не усомнился) слёзы, в один миг ставшие бурным потоком, не имеющим брода.

Он впервые тогда подумал, что не всё так просто с этой хрупкой маленькой женщиной — слишком мощным и разрушительным показался ему этот поток.

Но Мэри была женой Джона Ватсона, женщиной, с которой он стоял у алтаря и которой клялся в верности и любви. Шерлок понял, что она не уступит, что будет до конца сражаться за Джона, любыми способами добиваясь намеченной цели. Он не собирался начинать военные действия. Слишком дорог был ему Джон, чтобы позволить превратить его в унизительный, жалкий трофей. Шерлок уже научился жертвовать. Он многому научился. Даже любить.

До конца своих дней не забыть ему сияющего лица Джона, когда спустя час после ухода жены тот примчался на Бейкер-стрит, его воодушевленной улыбки, его радости. И его помутневших, разочарованных глаз, когда он уходил.

Шерлок едва удержался — так хотелось ему кинуться следом, обхватить руками, вжаться всем телом в старенький свитер и умолять остаться. Навсегда.

Но он не сдвинулся с места.

И затосковал смертельно.

Месяц доводящей до слёз тоски. Да, ослабевший от любви Шерлок позволял себе даже это. Скупые капли, высыхающие в тот же миг, как только он зло стирал их с лица, но от того не менее едкие и солёные. Теперь это случалось всё чаще — скопившаяся в сердце горечь искала выхода. Но легче не становилось.

Потом было примирение. Поездка в Вэлли. Вместе. Рядом. Вдвоем. Шерлок едва не помешался от счастья! Чего стоило ему сдерживать рвущийся из груди восторг. Руки так и тянулись обнять, коснуться, погладить. Хотя бы перчатку.

Всё! Экскурс в тяжелые воспоминания закончен.

Джим Мориарти сдержал своё обещание — выжег сердце старины Холмса.

Холодно. С выжженным сердцем жить очень холодно.

*

Шерлок долго грелся под душем.