Не могу остановиться: Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться

Накопителям необязательно пользоваться вещью, чтобы ею дорожить. Достаточно просто знать, что она есть. Клочок бумаги с неизвестно чьим телефонным номером может обернуться огромной удачей, сказала Фросту одна больная. Разумеется, она была не в силах его выбросить. Однако она не звонит по этому номеру, лишь хранит исключительно ради его потенциальных возможностей, шанса, не имеющего ничего общего ни со скучной повседневностью, ни тем более с разочарованием. В конце концов, Бонни ни разу не воспользовалась идеями проведения отпуска из рекламных брошюр, которые копила, не сделала даже крохотного усовершенствования в доме, чтобы хотя бы на шаг приблизить его к красивым домам из собранных ею журналов. Реальность разочаровывает — в отличие от мечты, которая так и остается мечтой.

Боб Хартцелл — яркое воплощение выдающейся способности больных накопительством видеть потенциал любых вещей. Возьмем, к примеру, картонный манжет со стакана кофе из Starbucks… Боб так и поступал, насобирав за долгие годы столько, что сделал рождественский венок, вставив их друг в друга и замкнув в кольцо. Или картонные коробки, в которых продается бумага для принтера. На его последнем месте работы, в фармацевтической компании-дистрибьюторе, сотрудникам разрешалось забирать их домой, и Боб забирал — сначала понемногу, затем по два десятка, пока в его маленьком доме в Огайо не скопилось по меньшей мере двести штук. Он собирался хранить в них болты и гайки, инструменты и всякую всячину, но со временем коробки просто сложились в башни от пола до потолка. «Я боюсь выбросить хоть одну, потому что они могут мне понадобиться, — объяснил он. — Боюсь, потому что вот она, отличная полезная коробка, и я окажусь дураком, если с ней распрощаюсь».

Боб питает особую склонность к всевозможным емкостям. Баночки из-под лекарств целиком заполняют большой ящик тумбочки. Кухонный стол засыпан пластмассовыми контейнерами, бутылками, кусочками фольги, кастрюлями, сковородами и бесчисленными пластиковыми пакетами. Чем больше скапливается емкостей, тем сильнее его «страх отлучения», как он это называет, — стоит подумать о том, чтобы выбросить хлам, чего требует его рациональная часть, как его переполняет тревога. «Огромным прорывом для меня стало решение хранить в каждой коробке что-то одно, например бутылки, вместо того чтобы заполнять их разнородными предметами», — сказал он.

Вскоре, однако, бутылочки из-под лекарств, пусть и в особых коробках, породили новую проблему. Однажды Боб вознамерился выкинуть их, но едва не задохнулся от невыносимой тревоги. «Когда-нибудь они могут пригодиться, — подумал он. — Какое транжирство!» Потребовалась вся его сила воли, чтобы бросить бутылочки в мусорное ведро. То, что он не отложил их для вторичного использования, стало настоящей победой, осознанием того факта, что некоторые вещи действительно являются мусором. При этой мысли его замутило, накатила волна тревоги, от которой, казалось, сжимается каждая жилка в теле, но Боб справился и в день сбора мусора навсегда распрощался с бутылками. К несчастью, его взгляд сразу же упал на опустевшую коробку с надписью «Бутылки» наверху горы вещей. Она выглядела такой заброшенной, такой ненужной — словно мать, покинутая детьми. Боб снова стал собирать бутылки. «Это как-то само получается», — сказал он устало.

Во время нашего разговора Боб расхаживал по дому, где живет вдвоем с женой, всматривался в этикетки на коробках, тянулся к верхним, чтобы заглянуть под крышку, наклонялся прочитать подписи на тех, что оказались внизу: «В этих лежат бумаги, журналы и старые газеты… Вот это да! Эти коробки простояли здесь лет десять и не подписаны. Я не знаю, что в них». Вокруг громоздились башни из старой мебели, жалюзи, деревянных ставней, картонной тары, сломанных стульев, коробок из-под компьютеров. Пластиковый шланг, теннисная ракетка, жестянка от попкорна, напольная дорожка, кошачий лоток, стеллаж, цветочные горшки. Боб обескуражен, что вещи так расплодились, и чувствует себя увязшим в бесконечной, кошмарной шахматной партии: «Кажется, фигуры на доске постоянно пополняются, и я не в силах остановить их появление или избавиться от них».

Сентиментальная привязанность к вещам, боязнь выбросить что-то, что еще может пригодиться, и сложности с принятием решения — у Боба имеются все ключевые психологические характеристики склонной к накопительству личности. На вопрос, как он дошел до жизни такой, Боб, помешкав, завел разговор о своем детстве, пришедшемся на 1950–60-е гг., когда мальчиков приучали скрывать чувства. Огорчение, разочарование, безысходность, тоску одиночества следовало держать в себе. «Если пожалуешься, что тебе плохо, взрослые потребуют не давать себе воли, — вспоминал он. — Или высмеют тебя. Я научился прятать свои переживания. Это вошло в привычку. "У меня все нормально", вот и весь ответ. Думаю, поэтому я привязался к вещам, а не к людям. Вещи не судят и ничего от вас не требуют».