Не на месте(СИ)

- Меня, кстати, так дед твой и женил, - вторил моим мыслям батя. - Тоже, помнится, никак уломать не мог. Потом поехал на торги, купил трех малышек, одна другой глаже. Выстроил их, значица, голых, рядком передо мной и говорит: женисся - все твои. Ну, и долю, мол, твою сразу отделю. Я и не утерпел. Мать твоя, покойница, только фыркнула на то: меня тебе мало, что ли? Да уж она меня со всеми потрохами изучила. Так-то, во грехе, давно уж жили, а свадьбу играть не спешили, ни она, ни я...

"Во грехе"... Кухарка рассказывала о маме иначе: смиренная, набожная до исступления. Может, потому и Эру - такая... Мама молилась о сыне. А я родился и убил ее. Не сразу, но... маму я совсем не помню. Знаю, что болела и что с головой у нее было плохо. Совсем. Но это тоже не-обсуждаемая тема...

- Во, - бубнил бятя. - А потом мы с тятей таким же манером уговаривали Киту. Да только его этим делом не проймешь, ему на юбки чхать. Так иногда разговеется для здоровья... А свободу свою он мне проспорил. Сговорились мы: коли я его перепью, сразу же свататься поедет, коль он меня - отцеплюсь и про то боле ни слова. А бражку у твоего деда ядреную варили. Ой, ядреную! Башка потом двое дён гудела. А всеж-таки моя взяла. Киту с третьего бочонка отвалился, а я на карачках из погребка выполз и говорю бате: готово, мол, ты свидетель. Да так в ноги ему и повалился. Во как! - батя довольно крякнул и заключил как-то не вполне логично: - А ты, сталбыть, нашей-то дури не повторяй, не упрямься. А вольное твое житье никуда от тебя не уйдет.

- Подумать надо, - буркнул я.

- Ладныть, - батя осклабился подозрительно сладко. - Ты эт' обмозгуй покуда, а я, по старому семейному обычаю, кой-чего тебе тут припас.

- И что же?

- Хо! - он поднялся, приоткрыл дверь и громыхнул вниз: - Анно!

Прошелся туда-сюда, сунувши пальцы за пояс, явно довольный собою. Я колупал подсохшую корочку на разбитых костяшках. На душе было мутно и глухо.

Тут явилась кухарка. Она крепко держала за руку какую-то девку. Протащила волоком, поставила передо мной и, осуждающе вздохнув, удалилась. Ну, чего ж не голую тогда - раз "по традиции"?.. Девчонка зыркнула и отвернулась, вздернув подбородок. На новеньком блестящем ошейнике была выбита надпись: "собственность г-на Тауо-Рийи Ирууна".

Моду эту наши передрали у рийцев. Причем, передрали бездумно, поскольку рийцы-то рабов банально клеймят, а ошейники надевают только на тех, что должны выполнять некие представительские функции: на привратников, дворцовую обслугу.

- Владей, - батя сделал приглашающий жест. - С почином. Только гляди - она того, кусается. Ну, да от этих делов отучить...

Я встал, обошел подарок кругом. Недлинная, худенькая. Колючие глазки. Поджатые губки. Волосы чуть в рыжину ("с примесом", ну, ясно). А вот запах - тот, правильный. У тириек особый запах, не ядрено-пряный, как у наших, а горьковатый, какой-то более чистый что ли...

- Че принюхиваешься, сволота? - прорычала девчонка. - Не по твоим зубам кусок!

Я обернулся к бате:

- Специально, что ли, злюку выискивал?

- Ниче, - заверил он со знанием дела. - Норовистые - они потом самые страстные. Давай-кося, приручай, эт' тебе не шлюх сымать. Зато и поинтересней, э?

- М-м, забавно... Ну, спасибо.

Я взял тирийку за руку и, приложив некоторое усилие, провел через галерею к себе в комнату. Там стояла уже зажженная лампа, и белье было постелено свежее. Я запер дверь на ключ, незаметно сунул ключ в сапог и пал на постель. Девчонка торчала пугалом и смотрела вбок, потом с остервенением пнула дверь.

- Ну и чего? Справился, да? - покосилась на бердыш над кроватью: - У, бандюги рыжие!

Она яростно дергала ошейник (защелка на нем была слишком туго завинчена). Мордашка кривилась зло, но я прямо чуял исходивший от нее страх.

- Ты из какого клана? - спросил я устало.

Девчонка вздрогнула.

- Я толмач, а не вояка, - пояснил я. - А бердыш дядьки моего. Он погиб. Не в Тэрьюларёллере вашей, далеко, на востоке. Так какого ты клана?

- Охотников.

- Звать как?

- Ёттаре.

- Ёттаре, ты знаешь, зачем у тебя на шее эта штука?

Она скривилась:

- Чтобы всякая герская сволочь видела, что я рабыня.

- Герская сволочь и так видит, - я, морщась, отвинтил болт. - У нас в городе свободных тирийцев по пальцам можно пересчитать.

- И че с того?

Развесив уши, она и не заметила, что подпустила врага вплотную. Спокойно позволила снять медяшку. Впрочем, лишних движений я и не делал.

- Этот ошейник - твое все. На нем стоит мое имя. Это значит, что любой, кто тебя тронет, покушается на собственность моей семьи. Но. На случай, если ты решишь удрать. Первому же нечистому на руку стражнику не составит большого труда этот ошейник с тебя снять. И тогда ты становишься ничья. Короче, не советую.

Я бросил медяшку на пол, задул лампу, скинул штаны и влез в постель. Девчонка так и маячила у двери. Уже сквозь дрему до меня донеслось неуверенное:

- Ну и чего?..

- Ничего, - зевнул я. - Спи. Все завтра...