Не на месте(СИ)

Иду вниз. Каравай схарчил, воду выхлебал. А все мало. Печет-то страсть, враз все пОтом выходит. Рубаху бы снять, да неловко: люди кругом одетые...

Выхожу в другие ворота. А город, вроде, и продолжается, только дома тут уж поплоше, помельче. И воняет больше рыбой, ворванью, дегтем. Струганным деревом, пивом кислым, дымом зло-едким и съестным тоже чем-то. Но и морем, конечно. Уж видно его хорошо: кабыть прямо на небе полоска синяя намалевана, за окоем уходит, и края ему нету. Плещет, ухает, будто дышит.

В порту шумно, людно. Корабли стоят сам-разные: тут прямые паруса, тут трехугольником косым аль двумя; тот с веслами, этот без. Какие громадные, с целый собор размером, а есть поменьше. Поверху, на палках язычки цветные полощутся - флаги. Эт' чьих краев обозначает, да я в том не смыслю.

Вона и чужане. А страшные-то! Черные, что твоя сажа, щуплые, голомордые и в рубахах ярких да длинных - так и подумаешь: бабы. Но нет, мужики вроде. При них - пара молодок из наших да девчонок несколько, одна и вовсе малая - чужанин ее на плечах тащит.

Рядом старушки на железных противнях ракушки жарят (вот откуда дух-то чудной). Спрашиваю у одной:

- Увезут, поди, девок-то?

- Ясно, увезут, - кивает. - Но ты не думай, обиды им не будет. Южанам бабы для семьи нужны. Для приплоду, понял?

- А-а... А парней они не берут?

Смеется:

- Ну, коли ты родить умеешь...

Тут чужане с нами поравнялись. Девки-то носами хлюпают, только малой нипочем: трескает сласть какую-то, чумазая. Не понимает еще... А одеты-то все худо, в рванье.

Слышу, чужанин молодку улещивает:

- У нас женщина ценят! Хорошо жить станет: хороший дом, богатый муж.

Та только кривится. А бабки шушукаются промеж собой:

- Господи, даже проблядушек прибрали...

- И! Да какая ж добром захочет век на чужбине жить, да еще с такой образиной!

- Ну, знать, дома и того горше...

Один чужанин меня завидел, кричит:

- Э! Работа искал? Иди туда, - и на корабли кажет.

- Чего? - спрашиваю.

- Работа. Носить. Товар носить, да?

- А... Хорошо, - говорю.

Бабки подсказывают:

- О плате-то уговорись сперва, э!

- Да мне, - говорю, - и едой. Можно.

Чужанин зубищи щерит, белые-белые:

- Еда давать, хорошо. Иди со мной сейчас.

Потаскал маленько мешки: зерно да изюм. Чужане не обманули, даже вином разведенным угостили - кисленьким, с яблочным духом; да на пяток рыбин заработал. Хороши рыбы: мякоть жирная, сочная, так ломтями и отстает. Дедок, что их жарил-продавал, мне еще от себя закорючек каких-то отсыпал. Пахнут вкусно, а на вид - букашка букашкой.

- Это что ж, - спрашиваю, - жуки морские?

- Какие жуки? То ж креветки! Угощайся ради праздничка.

Эка люди тут щедрые, помогай им Бог...

- Спасибо, - говорю. - А что ж за праздник? Какой нынче день-то?

- Как же, Седьмое испытанье.

Выходит, завтра-то Очищение. Так бы и пропустил...

- Последний ярмарочный день, - дедок вздыхает. - Завтра эти все восвояси поуберутся. Эх...

То-то суета. Погрузка везде идет, чужане отплывать готовятся. А мне как быть? Ехать, нет? Куда Путь-то?

Рядом море плещет, веет духом соленым, рыбным. Ан все на душе маятно. Брожу по пристани, закорючками хрущу. Вкусно, только шелуху не враз и разжуешь. Котомку на спину закинул, рубаху вкруг пояса подвязал. Тут можно, тут все полуголые. Так и снуют: работа не ждет. Всякий народ, больше смуглявый-чернявый. Ну, как и из Веруана кто есть? Спросить, пожалуй. Они люди разъезжие, чай, поймут по-нашему.

Вон хоть мужик, пока остановился, трубку раскуривает - как у Деда трубка-то... Одет богато, оружье на поясе дорогое. Верно, купец знатный. Ну да ладно.

- Прости, - говорю, - господин хороший, ты не из Веруана будешь?

- Ха! - тот глаза выпучил, пыхнул дымом вонючим. - Веруан - не-ет. Рий.

Рий. Эт' рядом, но не то совсем. Это враг ихний даже...

Спросил другого. Тоже риец оказался. Лыбится:

- Рий, Герья - друзя! Торгов союз, да?

- Ага, - киваю.

- Э! Ты - большой, да? - и за плечи меня треплет. - Что здесь делал? Работа есть? Деньги есть?

- Не, - отвечаю, - первый день в городе. С хутора я.

- Ху-то-ра - что такое?

- Ну, землю копал, - показываю, как копать. - За скотиной ходил.

- Копал - хорошо, - риец радуется. - Сильный, да? Иди, работу дам. Плавать будешь. Моряк будешь! - и уж тащит меня, за локоть прихвативши.

А я бреду и к себе внутри прислушиваюсь: идти, нет? Тут словно дернуло за спину: нет, не туда. Назад!

- Извини, - говорю, - добрый господин. Не надо мне... Того... Не взыщи...

- До завтра стоим будем! - риец кричит. - Думай! Приходи! Вон корабль, самый большой, самый лучший!..

Ага. Эт' который длинный и с веслами. Да мне ничо, можно и на весла, только вот вспять тянет-то, в город...

***

Тянет-водит, а куда - не разберу. Дотемна ходил. Кругом народ гуляет, поет, какие и ряженые, и все до единого веселые да пьяные. Столько людей, аж душно от них.

Потом набрел на улочку потише. Глядь: за загородкой навроде сада, и народ тож гуляет, но хоть песен не орут. Зашел - кладбище. Аж скрутило внутри...