Не на месте(СИ)

Парень был длинен и тощ, как хлыст, и говорил эдак глухо-басовито, с растяжкой, ужасно по-деревенски. Притом он вызывал ощущение удивительной знакомости, хотя я готов был поклясться, что вижу его впервые в жизни.

- Ты ведь не местный? - предположил я. - Давно в городе?

- Не, первый день, - он завозился беспокойно: - Эх, рубаху попороли...

- А звать как?

- Йар.

- Тау Бесогон, - представился я.

- Эт' враль, что ли?

- Вроде того.

- А...

Голос, запах, повадка - все было решительно незнакомо. Так откуда чувство, будто я его знаю сто лет?..

Я сел, ощупал разбитый рот, загривье - оно было горячее и болело так, что головой не двинуть. Хорошо вдарили, спасибо, черепушку не проломили. Да и принял я изрядно, аж плывет все... Попробовал подняться. Меня мотнуло, но словно только того и ждавшая рука крепко подхватила под локоть.

- Йар, будь другом, проводи меня, а? Тут недалеко.

- Ну... ладно, - он как-то нервно передернулся, однако ж ухватил крепче.

Была уже ночь, но довольно светло и людно. Земля то и дело подпрыгивала и бросалась на меня, отчего становилось нехорошо. Шли переулками, потом выбрели на площадь: огни, музыка, хохот, тошнит от запахов... опять переулки. Тело, наверное, лучше помнило, куда брести, и спустя некоторое время на нас пахнуло ароматом цветущих садов, взгляд выхватил из сумрака разлапистый сукодрев, калитку, белый край флигеля. Усадьба Торрилунов, наших соседей. Почти дома.

- Туда! - скомандовал я и... упал.

тетушка Анно

- А еще бають, живут тама твари невиданные. Не то бесы, не то черти, кто их разбереть? Ликом черны, а волосом что твой снег белы. Сами ма-ахонькие, добро нам в пояс. И не говорять по-людски, а все чирикають. По горам путников с дороги сбивают, морок наводят, а уж как глазищами-то зыркнут - так и дух из тя вон.

- Охрани и убереги! - я осенилась пресветлым знамением. Сердце-то в груди так и подпрыгнуло.

Странница покивала и степенно сложила ладони на подоле. Я подлила ей кипяточку, подвинула поближе плетенку с пирогами. Таких людей послушать - одно удовольствие. Блаженные - они и ко Господу ближе.

Хозяйские-то дочки старшие смеются с таких: кликуши, мол. А сами, как прослышали про божью женщину, так в кухонь ко мне и слетелись. И прислуга тут вся: няньки, горнишные, стряпухи. Это мужики, вона, бражничают, а женщины у нас в доме все приличные, богомольные. Ну, окромя чужанок-язычниц.

Хозяйки молодой только нету - нездоровится ей. Да еще Ёттаре - та в каморе у меня заперлась. Глупенькая. Будто я Тауле не знаю: поди, и забыл уж про нее...

А так все туточки, и меньшие даже. Притихли, глазёнками сверкают. Нянька, бабка Нииса, им все:

- Пойдем, уложу вас.

А те:

- Нет, пусть сперва доскажет.

Упертые. Уж страху набрались, но не уйдут, хоть прибей.

Ялла-стряпуха в окно глянула, поежилась:

- Эка страсть! Тьма тьмущая, луны не видать, и фонарь с калитки опять сперли. Слышь-ка пьяные гомонят, Крыла Его над ними нету... - и ставень поскорей захлопнула.

Да уж, негоже. Нынче Испытанье святых апостолов серной ямой да клоакою зловонной, а эти - гуляют!

- Тьфу, лихоманка их заешь! - странница всплеснула руками: - А ведь уж самое время Нечистому выходить на поживу. Да-да. Вот так выползет где-нито на божьей земле. Глядь, а честные люди по хатам сидят, Держителю поклоны кладут. Глянет Злыдень в одно окно, в другое - нигде отрады черной душеньке нету. А святая землица ему пятки-то припека-аить, припека-аить. Потопчется он, Злоехидный, помечется, да и нырь обратно в Преисподню.

А иной раз выглянет - а вокруг все и пьють, и гуляють, и блудят. Вот где Врагу рода человечьего раздолье! Сложить он на спине крылы черные наподобие плашша, прикроить клюв-то и хо-оит промеж охальников да выпивох. Ищеть, значить, жертву себе. А найдеть какого-нито отчаюгу-безбожника и ну его обхаживать, ну уговаривать. Уж я те, мол, сделаю золота, как запросишь, и вина поставлю, сколько выпьешь. Станешь ты и богат, и удачлив, и собою пригож. И дом - полна чаша, и жена-красавна, и все чего ни пожелаешь дам. А уж ты мне, мил друг, окажи одну услугу...

Кто-то из меньших ахнул: догадалась, мол, что за услуга-то. Но Эруле, самого дочка старшая, сделала им знак помалкивать.

Я подумала: "Эх, детонька, кабы все просто так. Истинный-то бес куда коварней".

А странница продолжала:

- Нашептываить ему Подлец сладки речи, а дурень и уши растерял. Так его, значить, Нечистый окрутил. И горе великое, коли размякнет простофиля и согласится Сокрушителю помочь. Впрыгнеть тогда Изверг ему в самое сердце, душу-то бедолагину враз демоны и уволокуть. А Вражина в теле евойном поселится. И всю ночь до первой зорьки будет по земле ходить открыто, в образе человечьем. Будет люд смущати да заблудшие душеньки к себе утягивати.