Не надейтесь на князей, на сынов человеческих

А тогда на встрече с однокашниками в Новосибирске крестил Казанцева.

– Мысли не было, – рассказывал, – что Володя некрещёный. В институте много раз вместе заходили в церковь. Благо, церковь рядом с институтом. Идём мимо, время есть – зайдём. Иконы любил разглядывать. Известных святых знал и меня учил, кто есть кто. Скажет, вот Серафим Саровский, вот Сергий Радонежский, это Никола Угодник. И вдруг – некрещёный. Как обычно в первый день всем курсом пошли в ресторан, а на второй нашей группой поехали на дачу к сокурснику. И зашёл разговор о крещении, человек пятнадцать было, трое некрещённых, Казанцев среди них.

– Как так? – спрашиваю Володю. – В церковь ходил, «Отче наш» знал…

– А вот так, – улыбнулся, – всё собирался… Помнится, говорил тебе однажды, что не крещён, наверное, позабыл…

– Не мог такого забыть…

Батюшка я тогда был ревностный, куда бы ни ехал, облачение брал, требник, миро… Мало ли, в дороге всё может случиться, кому-то священник понадобится. На той встрече покрестил наших, в том числе Казанцева.

Так получилось, и отпевал его. Четыре года назад похоронили Володю. Будь другим по натуре, жил бы ещё, а он склада Эрнеста Хемингуэя. Любил его книги и в бокс пошёл, следуя примеру Хемингуэя и его героев. Меры не знал – горел по жизни. Будучи в возрасте не давал себе никакой поблажки, ходил в спортзал, в спаррингах дрался с молодыми так, что с ним боялись связываться, взрывался и молотил всех. Пятьдесят пять, шестьдесят лет – старик для бокса, а по выплеску энергии – юноша. Приезжаем на встречу в Новосибирск. Ему под шестьдесят. Покупает катамаран, ещё что-то и тяжеленные сумки тащит. Я на вокзале попробовал – неподъёмные. На катамаране выходил в Бухтарминское море. Врачи строго-настрого наказали соблюдать послеоперационный режим, в противном случае обещали самые печальные последствия. Он чуть почувствовал себя здоровым, сразу начал активную жизнь: спортзал, походы в горы. Сына берёт, и вдвоём на катамаране идут на острова. А Бухтарма – это море. И красоты морские, и шторма нешуточные. Меня всё агитировал сходить с ним. Если Миша Ложкин, сокурсник, по сей день в хоккей с мужиками играет, но это в охотку, без надрыва. Как у русского мужика – по настроению в хоккей поиграл, в баньке попарился, парю рюмок на грудь принял. У Казанцева всегда всё по максимуму.

Такие натуры, как Казанцев, живут на полную мощность всю дорогу, организм в конечном итоге не выдерживает. За спортивную жизнь столько было травм, переломов. И в драки серьёзные попадал. Это не прошло бесследно. Диагностировали онкологию. Сделали две операции. Вроде – всё хорошо. Необходим режим, а тлеть не для него. Много раз говорил Володе: остановись, остепенись. Года за два до смерти зазвал его к себе в Омск. В соборе была как раз моя неделя. Я рано утром в храм собираюсь, он со мной. Я служу, он в келье поспит, почитает, выйдет погулять по городу, зайдёт в храм, постоит, помолится.

– Хорошо здесь, у тебя, – скажет, – спокойно.

Дня четыре пожил, на большее не хватило. Несколько раз предлагал ему: давай, договорюсь, и поедешь в монастырь в Одессу (тогда на Украине было спокойно). Поживёшь среди монахов месяц-другой. Не будет ни чрезмерных физических нагрузок, ни моральных. Другой мир с размеренной жизнью. Будешь всё делать по воле Божьей и по силам. На службы ходить, в монастырском огороде ковыряться. Захотел – по Одессе погулял, или на море сходил, оно в пяти минутах. Да, соглашался Володя, хорошо бы вот так бы уехать, где тебя никто не знает, пожить без дерготни… И всё собирался. Мол, вот разделаюсь с кое-какими делами и махну. И прособирался.

Как родной брат мне Володя. Ближе в институте друга не было. И для семьи его я как родной человек. Был и есть. Четыре года назад жена его, Наташа, звонит:

– Володя умер. Просил, перед смертью, чтобы ты по возможности отпел.

***

Батюшка подзывает меня к компьютеру, открывает папку с институтскими фотографиями. Показывает фото Казанцева. Взгляд уверенного в себе человека. На другом снимке группа ребят в общежитие. Молодые, полные жизни, весёлой энергии через край. У одного в руках гитара, на столе трёхлитровая банка с пивом. Вечеринка. На другом фото институтская аудитория. За столом преподаватель с мощной совершенно лысой головой. Могучие плечи, богатырского вида мужчина. Вокруг него несколько студентов.

– Наш декан Павел Николаевич, – прокомментировал батюшка, – это мы пришли на консультацию по курсовому проекту.

Ещё одно чёрно-белое фото. Тёплый летний день. Почему-то думается – воскресенье. Река, брандвахта, лёгкий трап сброшен на берег, на нём стоят две девушки в лёгких коротких платьях. Почему-то босиком. Одна держит туфли в руке. Лет, может, по двадцать, но совсем ещё девчонки. Чистые, скромные. Батюшка открывает новое фото. Скорее всего – май, город залит солнцем, группа парней на фоне здания. В куртках, пиджаках. Батюшка в центре, совсем молодой, двубортный пиджак, поднял руку в приветствии.