(Не)настоящий парень

Картинка, как со старого альбома: обнаженная рок-звезда, непослушная челка прикрывает глаза, подушка скрывает самое ценное. Нахальная улыбочка на красивых губах прилагается.

— Я давно хотела спросить, — улыбаюсь. — Что за странное пристрастие к ярким принтам? — указываю взглядом на то, что скрыто подушкой.

— Должна же у человека быть страсть, — насмешливо говорит он.

— Но почему трусы?

— Потому что лучшее всегда скрыто, — откидывает челку наверх, прочесывает волосы пальцами. Рок-звезда на минималках, точно.

— И обычно, под слоями готично-черной одежды?

— Обычно, наиболее глубоко. Вот это, — отодвигает он край ярко-зеленых семейников в крупный горох. — Просто символ.

— Серьезно? — выгибаю бровь. Символ?

— Да я шучу, боже, — не удерживается от смешка. — Просто нравятся. Никакой логики. Как ты, — указывает на меня ладонью. — Просто нравишься, вопреки логике, — расплывается в широкой улыбке.

Чудесно. Меня сравнили с труселями. Комплимент на десять из десяти.

— Эй, — замечает мои поджатые губы. — Это высшая похвала. Никогда не думал, что заполучу хорошую девочку, никогда на них не стояло. А на тебя, — отодвигает подушку.

Я закатываю глаза и поворачиваюсь к двери.

— Собирайся давай, — бросаю, выходя из комнаты. На лице сияет еле сдерживаемая улыбка. Такой пошляк, боже.

Спускаюсь вниз, вся семья уже за столом.

— А где зятек? — шутливо спрашивает папа, раскладывая пойманную с утра рыбу, только что из коптильни.

— Переодевается, — сажусь за стол.

— Ух, хорошо наловили сегодня, да, Пашка? — восхищается отец.

Муж сестры кивает в подтверждение, придерживая на руках мелкого. Я приподнимаю брови от удивления. Какие перемены. Сестра сидит за столом, в кои-то веки орудуя двумя руками. Расслаблена и тиха. Пашка — напротив, шокированный новыми обязательствами.

Когда тут произошла революция, кто зачинщик?

— У-у, рыбка, — весело констатирует факт подоспевший к столу Вова.

А вот и зачинщик, похоже.

— Которая из них моя? — вглядывается в рыбешки на огромном блюде. — Я самую крупную поймал, — в очередной раз хвастается мне. — Хотя в жизни удочку в руках не держал!

— Новичкам везёт, — подкалываю его.

— Что-о-о? — насмешливо удивляется он. — Да я просто прирожденный добытчик!

— Добытчик, добытчик, — поглаживаю его по плечу. Сказать, что я и не таких ловила в свое время?

— В следующий раз приедете, за грибами пойдем! — включается в разговор папа. — У нас тут такое место!

Мы с Вовой переглядываемся, ведя немой диалог. Мы же ещё приедем, да? Мы теперь… вместе? Вопрос, который вслух мы не обсуждали.

— Пока что Галка у нас рекордсменка по собранным ведрам. Никто не переплюнул, — продолжает папа. — И только раз ядовитых натаскала, — громко хохочет.

— Мне было десять, — цокает сестра. — А они теперь всю жизнь помнить будут, — говорит, наклоняясь ко мне.

— Родители ничего не забывают, — улыбаюсь ей.

— Это точно, — закатывает глаза.

Откидывается на спинку стула, кидает взгляд на сопящего на руках мужа сына и снова смотрит на меня. Улыбается. И я впервые чувствую, что именно мне.

* * *

— И пару банок огурцов возьмите, — мама показывает на трехлитровые банки у ног, бережно протёртые тряпочкой после погреба.

— Мам, ну куда? — насмешливо приподнимаю две руки с пакетами, забитыми продуктами доверху.

— Надо было попросить папу вас довезти, только спина его…

— Не надо, пусть отдыхает, — серьезно говорю я. И так сегодня с утра еле разогнулся после вчерашней рыбалки и строительства загона. Не хватает только рецидива.

— Давай, Заюш, — пакеты из моих рук забирает подоспевший Вова. Его папа из сарая не выпускал, пока тот не оценит очередной многоградусный шедевр на дорожку.

Ну и отлил ему, конечно, судя по бутылю в руках моего парня.

Вова вышагивает на подъездную дорожку и кладет сумки в Ниву Димки, который по доброте душевной согласился нас до автобусной остановки подбросить. Король случайных совпадений: и за яйцами он зашёл, как раз, когда мы собирались, и по делам ему нужно как раз в нужную нам сторону, и рубашку новую маман его явно отутюжила нам на зависть. Забудьте про флаг Камеруна, здравствуй, фермер из Айовы.

— Ну, ладно, езжайте, — машет мама.

Я оглядываюсь на Вову и снова смотрю на маму. С сестрой, племянниками и Пашкой мы попрощались ещё за завтраком. Слез и объятий не было, но все равно вышло как-то тепло и по-доброму, без обычных колкостей с ее стороны. Я перетаптываюсь на месте, не зная, как попрощаться с мамой. У нас не приняты особые проявления чувств или физические контакты, но мне хочется показать ей, что ее тоже любят. Поэтому, вопреки неловкости, я делаю шаг к ней и приобнимаю.

— Пока, мам, — шепчу на ухо. Мама теплая и мягкая, пахнет погребом и землёй, домом. Объятия длятся не больше пары секунд, но это такая доза эмоций, что напрочь перекрывает все, что у меня наболело.

Нужно делать это почаще.

— Со свадьбой там не затягивайте, — тихо говорит мама, когда я отстраняюсь. — Это дело такое, мужчины — фактор изменчивый, а от штампа уже никуда не денется, — напутствует напоследок.

Я улыбаюсь.