(Не)настоящий парень

Я громко верещу, выгибаюсь и колочу его коленями, потому что это невыносимая пытка! Вова хватает мои ноги и заводит себе за спину, прижимая локтями. Самый настоящий черт с рогами, устраивает тут пытки! Начинаю судорожно смеяться, давясь воздухом, глаза наполняют слезы и образ татуированного парня расплывается, становясь нечетким пятном с вкраплением жёлтого.

— А-а-а-а, хватит! Хватит! — прошу я, не в силах глотнуть воздуха.

— Муахаха! — злодейски смеётся он, но останавливает его только настойчивый стук в дверь.

— Вас на весь дом слышно! — недовольно кричит сестра.

Блин, блин, блин.

Я захлопываю рот, хотя истерическое всхлипывание ещё вырывается, Вова убирает пальцы с ребер, перемещая ладони на мою талию.

— Ты что творишь, — шиплю я, пытаясь придать лицу серьезное выражение.

— Играюсь, — улыбается, наклоняясь ниже.

— Второе правило…

— Касается только рта, не так ли, — ложится на меня.

— Нет! — возражаю я, чувствуя его кожу на своей, и как спирает дыхание.

— Я все запомнил, — говорит тихо.

— И все равно нарушил оба, — шепчу, кидая взгляд на его губы.

— Ты серьезно говорила вчера? — спрашивает серьезно.

— Что? — выдыхаю.

— За столом… — заводит руки мне за голову, дышит в щеку.

За столом… за столом… Господи, про что он?

— Ты про что? — хлопаю глазами.

Как же жарко под ним, с ним, возле него. Как же тянет все внутри, подрагивает.

Совсем не до мыслительных процессов.

Он врезается в меня потемневшим взглядом и жарко выдыхает.

— Не важно, — отталкивается от пола и садится у моих ног. На лице мелькает тень раздражения или злости, но быстро сменяется знакомой ухмылкой. — Так что, завтрак в пансион включён?

Вот и всё, наигрался.

Вова

Иногда мне хочется все бросить.

Нет, не иногда, а вот в такие моменты. Послать к черту призрачный образ отца, красноречиво выставив ему в морду средний палец. Забить на его слова, сказать самому себе: успокойся, ты ничего не обязан ему доказывать. Схватить девчонку, от которой сердце до глотки подпрыгивает, и наобещать ей с три короба: небо в алмазах, рай в шалаше. И все это сделать. Потому что, черт возьми, хочется.

Хочется засыпать под одним одеялом, просыпаться от смеха, зависать на ее улыбке, а потом сводить с ума неуместными поцелуями, пока она не зальется краской.

И чтобы грудь разрывало от этого странного чувства — тоже хочется.

Кажется, это так просто. Но ни черта.

Потираю грудную клетку, осматривая в окно бескрайнее поле и густой лес за ним.

Солнце заливает темную землю, переливается в боках огромной теплицы и добирается до меня. Хочется привычно спрятаться за темными стеклами и наблюдать за миром из-за ширмы, но прятаться сейчас, вроде как, не от кого.

Ида убежала вниз, едва натянув одежду, я остался собрать себя в нужный образ.

Внутри зажало какой-то нерв и предательски тянет, вызывая необъяснимое чувство пустоты, расширяющееся, как сосуд с водой на морозе. Ее слова — горячие, шепотом — все еще режут меня пополам. То ли привиделось, то ли отнекивается теперь — все равно при прочих производных, потому что никто еще так не шептал, потому что на краткий миг все откликнулось.

Прикрываю глаза, набираю побольше воздуха, давай, шар, сдувайся. Возьми себя в руки, чувак.

Прижимаюсь к холодному стеклу, скольжу взглядом по горизонту, щурюсь от солнца.

Внизу огромный беспородный пес выбегает из-за угла дома и бросается рыть землю возле сарая. В открытое окно слышна брать отца Иды и то, как псина лает, бросаясь дальше скакать по участку. Лохматый зверь достигает курятника и начинает крутится волчком в ожидании хозяина. Настоящая жизнь пробирается под кожу, теребит мысли. Здесь совсем другой мир, другой воздух, другая жизнь. Здесь забываешь о своем поддельном мирке и чудится, что есть еще шанс вырваться на свободу. Может и правда есть? Вот же, рукой потянись.

Напяливаю теплый бомбер, прячу руки в огромный карман. Выхожу из комнаты.

Дом кипит жизнью. С первого этажа доносятся громкие голоса, топот, крики детей.

А в комнате Иды на удивление неплохая звукоизоляция. Надо запомнить.

Усмехаюсь собственным мыслям, в голове мелькают обнаженные картинки и звуки, сопровождающие их. Бледная кожа под пальцами, тонкая талия в руках и лопатки. Да.

Острые на красивой спине. Пройтись бы по ним губами. От образов перед глазами все резко восстает. Я же не железный, в конце концов, и благородства во мне — с грош.

Особенно сейчас, после сцены на полу.

Трусиха.

Спускаюсь по лестнице в гущу событий. По гостиной бегают два мелких пацана с пластмассовыми бластерами. Орут, крушат все на своем пути и даже не притормаживают при виде меня. Одна рыжая макушка больно врезается мне в живот, и я сгибаюсь пополам. Меня в этой семье прикончат, точно.

— Никита! — раздается громкий вопль матери сорванцов. Младенец на ее руках тут же принимается истошно орать. Бог ты мой, вот уж радости родительства, сумасшедший дом. — Что я сказала!

Пацан у моих ног округляет глаза и снова срывается с места. Второй с громким звуком пальбы — следом за ним. Сестра Иды громко стонет и принимается судорожно укачивать самого мелкого на руках.