— Да иди я сама все сделаю, — отбирает у меня стаканы мама. — Завтра вас часов в семь разбужу.
— Угу. Спокойной ночи, — вытираю руки о джинсы и иду следом за Вовой.
Праздно шатающееся тело обнаруживается на втором этаже. Он стоит, прислонив голову к соседней от моей комнаты двери и явно подслушивает.
— Ты чего?
— Я забыл, какая дверь, — не отрывая уха от дверного полотна, говорит он.
— Решил выяснить опытным путем?
— Тшш, там такая драма разворачивается, — шепотом говорит он. — Стены у вас тоже, как из картона?
— Ага. Пошли, — киваю на смежную комнату. В ней слышно даже лучше. Вообще, кажется, я даже была свидетелем того, как зачали первого богатыря. До сих пор подташнивает.
Вова отрывается от двери и шагает в мою сторону. Я захожу первой, включаю свет, оглядываю некогда свои владения: добротный дубовый шкаф, пустующий компьютерный стол, полуторную кровать с цветастым постельным. Под ногами ковер, который старше меня лет на двадцать, а стены увешаны плакатами моей юности.
Даже стыдно немного за Смешариков в окружении Чародеек. Я поздно повзрослела и довольно поздно стала думать о парнях, так что моя комната — это отличное противозачаточное средство.
— О, Смешарики! — радостно восклицает Вова, пододвигая от прохода. — Мой любимчик — Копатыч. Крутой чувак! А твой? — оборачивается ко мне с насмешливым блеском в глазах.
— Крош, — нехотя признаюсь я, оседая на кровать.
— Серьезно? Он же совсем отбитый!
— Он жизнерадостный! — возмущению моему нет предела. Крош классный! И если так подумать, чем-то напоминает мне Вову.
— Я был о тебе лучшего мнения, — закатывает глаза ненастоящий парень и скользит взглядом дальше по комнате.
За стеной слышится неразборчивая речь. Явно сестры.
— О, активизировались. Блин, возле двери было лучше слышно, — Вова снова прикладывается ухом к стене. — У тебя ваза есть? — спрашивает у меня.
— Зачем?
— В кино видел. Должно быть лучше слышно.
— Не знала, что ты любишь шпионить, — подхожу ближе к нему, прикладываюсь к стене рядом.
— Там такие страсти. Твоя сестра — это нечто, — цокает Вова. — Такую речь о предназначении женщины завела, не оторваться! Ты, кстати, знала, что старой девой помрёшь и вообще, наверняка, все ещё девственница, а я голубей, чем небо? — не удерживает смеха он.
— Чего?!
Не могла она такого сказать!
— Ладно, про небесный окрас я утрировал, но про то, что ты была монашкой ей и помрёшь — правда! Не верит в большое светлое чувство и контрацепцию твоя сестра, не верит.
— Вот… жучка! — отрываюсь от стены, так и не разобрав ни единого слова, и плюхаюсь на кровать.
Складываю руки на груди и хмурюсь. Ну почему она так со мной? То, что я не крутила хвостом перед каждым вторым на деревне, а думала об учебе, не значит, что я монашка! Почему она такая узколобая и злая?
— Устроим для нее концерт по заявкам? — с энтузиазмом предлагает Вова, оборачиваясь.
— Какой ещё концерт?
— Ну, покричим, постонем, поскрипим кроватью? — выгибает уголок губ.
— Обойдешься. И вообще, ты как себя ведёшь? Ты забыл о правилах?
— Если честно, я в дрова, Зинок, — прыгает на кровать рядом со мной, откидывается на спину. — Этого бугая разве перепьешь? Ты о чем вообще?
— Поцелуи! И… и… какая квартира, какие дети? Мы же, типа, расстаться должны, — ругаюсь приглушённо.
— Блин, да как удержаться, — кидает на меня красноречивый взгляд снизу. — В смысле, почему ты молчишь, когда тебя в навоз башкой тычут?
— И ничего не тычут!
— Да тебя вообще здесь никто ни во что не ставит.
— Не правда! — защищаю их или себя?
— Ну как скажешь, — изгибает брови. — Давай спать, а? — прикрывает глаза.
— Ты чемодан принес?
— Блин. Ща, — неуклюже встаёт с кровати. — Где он?
— Сама принесу, пьянь, — встаю следом. — Постели мне пока на полу, там запасное одеяло должно быть в шкафу.
Выхожу из комнаты, по коридору разносится плач младенца. Странно, звукоизоляция в комнате действительно стала лучше, ничего не слышно. Спускаюсь вниз, свет уже не горит, все разошлись по комнатам. Хватаю плед с дивана в гостиной и чемодан, и возвращаюсь наверх.
Вова разлёгся на полу, подмяв под себя одну из подушек и кутаясь в старое клетчатое одеяло. Оно ему коротко и босые ноги торчат наружу, тогда как голова укрыта по самые уши.
— Эй, ты чего, — толкаю его в плечо. — Иди на кровать, мы же договаривались.
Он что-то нечленораздельно бормочет, скрываясь под одеялом с носом. Ну ладно.
Как хочешь.
Переодеваюсь в пижаму, все время поглядывая на парня на полу, но он, похоже, отрубился, едва его голова коснулась подушки. А ещё говорил, что не джентльмен.
Укрываю его голые ступни принесённый пледом и ныряю в постель. Она скрипит, и в районе спины в матрасе старая вмятина, но я всё равно засыпаю, едва прикрыв глаза.
Мне снится удивительный сон, в котором меня держат в горячих объятиях, а на ухо шепчут мурашечное: я тоже.
Глава 23
Дом — это солнце в глаза с рассветом. Это запах сирени через открытую форточку.
Это шум посуды и крики мамы «встаём!» раньше будильника.
Яйца на завтрак, парное молоко в огромной кружке. Шум папиной газонокосилки и гул проснувшейся живности во дворе.