(Не)настоящий парень

Я просыпаюсь от стука в дверь и зычного папиного голоса.

— Подъем, молодежь!

Высовываю из-под одеяла нос, потягиваюсь, разминая затекшее тело. Нигде не сплю так глубоко и неподвижно, как дома. Чудеса свежего воздуха и физической активности.

Широко зеваю и разлепляю, наконец, глаза.

Сегодня солнце скрылось за неплотными тучками, потому и не разбудило меня с рассветом. И в комнате отчего-то кажется прохладно и неуютно, знаменуя падение температуры за окном.

Высовываю из-под одеяла ногу и тут же прячу ее обратно. Разворачиваюсь на спину, подтягивая одеяло повыше, прячу под него руки. Я недостаточно закалена для резкого подъёма, прошли те времена, когда возле кровати у меня ночевали теплые вязанные носочки и махровый халат, спасающий от сырости не протопленного дома.

Снова прикрываю глаза, пытаясь настроить себя на неминуемый исход и просчитать, что же такого уютного есть у меня в чемодане, чтобы не терять драгоценные минуты тепла собственного тела. И тут меня осеняет. Вова!

Цепочка пробуждения весьма проста: чемодан, одежда, моя, мужская, ее владелец. Почему я в постели одна?

В голове тут же прокручиваются эпизоды прошедшей ночи. Пьяные откровения, трезвые поцелуи. Или все было наоборот? Теплые объятия, громкое сердцебиение.

Чувство безосновательной эйфории.

Ну и куда эта пьянь могла деться из теплой постели после всего этого? Не побежал же босым до автобусной остановки, сбегая от собственных слов?

Кидаю взгляд на пол, да нет же, вот его носки — верная метка территории — пасутся аккурат посреди комнаты. Штаны в черноземе — чуть дальше на стуле.

Чемодан разворочен, но все ещё забит его черными футболками.

Мог, конечно, бежать и налегке.

Ничему не удивлюсь.

А мог и не вспомнить вообще ничего из вчерашней ночи на фоне великого бодуна.

Похмеляется сейчас внизу папиным рассолом, размышляет так ли ужасны были те мыши, как сегодняшний отходняк.

И это полный отстой.

На фоне мрачных мыслей — хорошего я привыкла не ждать — вылезаю из кровати, ныряю в толстовку и теплые штаны и иду вниз.

Дом, как всегда, кипит жизнью, запахами и звуками. Душераздирающий детский крик уже не смущает, как и орущие племянники, сбивающие с ног, едва я появляюсь на первом этаже. На кухне мама уже готовит завтрак, Галя меряет пространство шагами, укачивая самого мелкого бунтовщика на руках, никого из мужчин не видно.

— Долго спите, — вместо доброго утра приветствует мама.

Я только пожимаю плечами и иду к холодильнику.

На столе уже бутерброды и ряд расставленных чашек. В пустые тарелки мама разливает молочную кашу. Я достаю сливочное масло. Берусь за чайник, разливаю заварку, тянусь к сахарнице, поглядывая в окно. Вижу папу и Пашку. Свое пьяное счастье — нет.

Если он реально сбежал — догоню и убью.

— Доброе утро, — опаляет ухо горячее дыхание.

В нос забивается острый запах эвкалипта, кожа покрывается мурашками, когда мужские губы касаются шеи. Вова стоит сзади, прижимается теплым телом ко мне, собственнически обхватывает талию.

Я вся вспыхиваю. Жар точечно поселяется внизу живота и мгновенно охватывает каждую клетку. Это безошибочно не наигранное действие. В каждом движении — удар электричества, каждом выдохе — невысказанное обещание. Холодным, в сравнении с моей пылающей кожей, носом Вова потирается о чувствительное место под ухом и тихо урчит. Я перестаю дышать, сраженная такой интимной лаской среди столь будничного утра.

Цепенею с сахарницей в руках и прикрываю глаза. Да, хочу застыть в этом мгновении, утонуть в нем с головой. Обмануться собственными эмоциями, потому что он не может чувствовать так же. Это слишком хорошо.

— Выспалась? — спрашивает, не выпуская меня из теплого плена.

Вторая рука присоединяется к первой, захватывая в цепкий кокон, Вова покачивает меня в нем, прижимаясь подбородком к макушке. Сейчас его рост кажется идеальным для моего тела. Как ключ созданный точно по замку.

— Весьма, — отвечаю охрипшим голосом. — А ты? — ставлю сахарницу на стол, кладу ладонь поверх его рук.

Его кожа прохладная и чуть шершавая. Но более прекрасных ощущений я не испытывала.

— Больше ни капли в рот, — тихо смеётся он. — Оживал под душем целую вечность.

Кстати, спасибо за аспирин, — целует в макушку, выпускает из своих объятий.

Я разворачиваюсь, хотя мне и страшно. Что будет в его глазах? Привычная роль или тот, кто жался ко мне этой ночью?

Наши глаза мгновенно встречаются. Мы ведём немой диалог.

Я его спрашиваю: это все настоящее?

А он отвечает: если не поздно.

Зелень в глазах напротив совсем другая: не привычный солнечный луг, а морское дно под толщей лазурной воды. Насыщенная, мягкая. И улыбка на красивых губах — редкое удовольствие искреннего тепла. Он поднимает руку и подносит её к моему лицу. Я вся сжимаюсь в ожидании его фирменного жеста, который непременно испортит момент. Но этого не происходит. Тонкие пальцы обводят мне щеку, уводят упавшую на лицо прядь за ухо.

— Непослушные, — улыбается до лучиков возле глаз. — Люблю их.

Эти слова отзываются сотней порхающих насекомых в животе и россыпью сладких мурашек. Это он о волосах, да. Но… черт, хорошо.