Ох, не любил Игорь эту формулу. Зря она ее повторяет. И неточно: генерал-полковник Третьяков говорил «В конце концов, делаем общее дело». В конце концов. В этих концах и есть весь смысл. Дело вроде общее, но общее оно только в конце концов, а пока до это конца доберемся, общего дела может и не стать. А если напрямую, то когда выгодно, оно общее. А когда невыгодно, такое не общее. Говорят, у Третьякова нет не только друзей, но и учеников. Может, потому и нет, что «в конце концов». До таких чинов дослужился, а своей команды не оформил, одни подчиненные? Вопросы, вопросы.
Игорь мысленно сделал себе заметку: и по этому поводу надо посоветоваться с наставником. Задумчиво протянул:
– Делаем общее дело. Общее дело мы делаем в какой организации и каком корпусе? – впору было рассмеяться. Конечно, девушка попалась тертая, но навыками Игоря в словесных баталиях не владела. – В этом? – Он обвел глазами хоромы департамента по связям с общественностью, намекая на владения концерна. Виктория оценила замечание, попробовала его на вкус и проглотила:
– Значит, торговаться будем.
– Видно будет. Для начала я должен быть уверен, что твои игры на стороне не наносят ущерба концерну и лично Михаил-Львовичу. Здесь ты должна меня убедить.
Виктория внимательно осмотрела Медников, смерила глазами с ног до головы и обратно. Ох, хорош чекист Медников. Косая сажень, медный профиль, точеная фигура то ли спортсмена, то ли тореро. И одевается с иголочки, как ведущий с телевидения. Завидный мужчина, но не время. Хотя… Виктория Орлова вздохнула с улыбкой, мол, жаль, не про нашу честь. Но нить разговора она не теряла никогда:
– Убедить, да, наверное. Только убеждать буду не я. Думаю, наш седоусый друг будет рад с тобой увидеться по старой дружбе. – Виктория поднялась медленно, давая возможность рассмотреть свою слегка отяжелевшую и очень женственную фигуру. Достала из стола маленький блестящий телефончик, как бы в шутку заметила: – По этому аппарату можно смело говорить даже здесь.
Игорь даже глазом не моргнул: он знал наверняка, что благодаря его усилиям и политике господина Маркина в этом здании нельзя «смело говорить» ни по одному телефону. Только спросил:
– Ты уже по нему звонила господину Третьякову?
Виктория недоуменно посмотрела на аппарат. Игорь усмехнулся:
– Если да, то играть в секретность больше не стоит, не имеет смысла.
Виктория Орлова (Шварц) посмотрела удивленно, поняла, слегка прикусила губу. Лицо напряглось, глаза отрешенные – включился знаменитый орловский внутренний компьютер. Виктория считала варианты.
Волгоград
Марина вспомнила себя тогдашнюю, с крашеными волосами – мелированными по тогдашней моде, и улыбнулась невесело. И прически той нет, и тех надежд на веселую, беззаботную жизнь давно нет, да и людей многих рядом нет. Некоторых и не будет: переделы собственности прошлись по городку Волжскому, как косой. Да и по Волгограду тоже. Что за жизнь, как волки все.
Марина понимала, что тогда, несколько лет назад, она легко отделалась. Стаса убили без помпы, застрелили в спину, когда он оставил автомобиль на стоянке и шел домой. А Тарханов остался. Он всегда оставался. Недолго поговаривали, что, мол, не его ли рук дело, но потом в один час эти слухи испарились, как отрезало. Тарханова на заводе не было почти месяц. Потом милиция успокоилась, допросы закончились, и все само собой вошло в норму. Вернулся Тарханов со своим потертым портфелем, и опять стал ездить на работу каждый день. Только теперь ездил кортежем, двумя большими черными джипами с охраной.
Быстро привыкли и к этому.
Стаса похоронили вроде и пышно, но с оглядкой, без особого шума. Стасово наследство перешло к заводским. Девочки быстро нашли себе новое место в жизни. Двоих пригласил к себе Тарханов. Марина и ее подруга Тоня – в народе Тонька-Тина – устроились на секретарские места в заводоуправлении, но жили в основном на виллах, в «Тархановке». История со Стасом многим вправила мозги. Та же подруга Тонька, которая прежде отличалась длинным языком, теперь притихла и вроде даже повзрослела. Марина тоже сделала свои выводы, но обсуждать их ни с кем не стала. И с кем? С кем?
Жить в нищей квартирке родителей, делить с сестрой убогую комнатку в родительской двушке она уже не могла. Тогда она сказала себе:
– Не вернусь. Лучше побираться буду, хоть на вокзале, только не сюда. Что-то очень плохое должно случиться со мной или с ними, чтоб я вернулась.
Побираться не пришлось. Но на содержание пришлось идти довольно скоро. Тарханов еще вел себя прилично. При Стасе все было куда как жестче. Слава Богу, выручала внешность и характер. За неимением других капиталов выбора не было – ни в родном городке Волжском, ни в большом Волгограде. Куда девочки без толкового образования, протекции и связей попадали после школы, все вокруг знали.
Знала и Марина.