Мне вспоминается, что по своем вселении ко мне Рик обещал «начать приводить в порядок дела», когда «разгребет», вернее, «поживет» у меня. Я тогда не придала значения тем его словам, но теперь соображаю, что именно это он, кажется, сейчас и делает. Будто сидит в нем внутреннее что-то, что гонит его вперед. Мне кажется, я скоро узнаю во все подробностях тот проект, который Рик силится завершить с таким рвением и упорством. Он и сейчас уже, нет-нет, вскользь упоминает отдельные детали. Отсюда у меня возникает предположение, что наиболее интересным вопросом относительно в этом проекте является не «что?», а «почему?»
И все-таки куда бы ни мотался Рик и сколько бы ни работал — измотанным его не назовешь. Наоборот: кажется, он в своем элементе. И теперь мне порой бывает трудно представить, что это с ним я повстречалась в метро чуть более полугода тому назад.
***
Итак, новой работой Рик, кажется, доволен.
Хотя...
Так он порой все еще называет меня.
«Мини», думаю, что ли, сломался?
Твою мать, повредился на работе?..
А-а...
— Детка... — звонит он, едва я успеваю дочитать и смущенно-рассерженно хихикнуть.
Наезжаю:
— Вот ты сволочь, чего пугаешь...
— Ни хера се. Эт хуже некуда, по-моему.
Слышу в хриплом голосе весело-возбужденные нотки и со сладко-горькой нежностью
— Через десять минут...
— У меня ж...
— Мне похуй, детка. Сочини че-нить. Ты ж умничка, для тебя — херня.
Вот засранец, колотит во мне все — не только сердце — когда разговор наш окончен. И главное, он оказывается так же прав, как и я через десять минут оказываюсь на воздухе. Возбужденно-взбудораженная и готовая согласиться с любой его схемой проведения следующего получаса. Ну, или сколько получится.
Правда, хлебнуть этого воздуха мне не дают — заваливаются ртом ко мне в рот, при этом умудряясь подталкивать меня в какую-то машину — а, в мою... — твердя, что, мол, «давай, а то эвакуируют щас...»
В машине Рик продолжает неистово меня ласкать. Целует лицо, волосы, шею — как-то особенно возится он с шеей — а я настолько никакая, что забываю возникнуть, чтобы он смотрел на дорогу. Чтоб полегче там с моей машиной. И о машине-то забываю. Удивительно, как мы без приключений добираемся до дома и сколько народу на светофорах снимало на сотку наши безобразия, одетые, впрочем.
Рик раздевает меня в прихожей и несет прямиком на кровать. Я приготовляюсь было к роли голой куртизанки, ублажающей своего одетого «благодетеля», но Рик на моих глазах раздевается, ложится на меня и любит довольно основательно и весьма консервативным по нашим меркам способом. Меня это вполне устраивает, но он обещает, кончив после меня и целуя мне шею:
— Не переживай, детка... после будет доги-стайл... — при этом зевает: — Дай передохну только.
И сваливается головой — и всем телом — на меня.
Правой рукой глажу его по голове, а левой нащупываю у себя на шее нечто тоненькое, нежное.
— Ух ты...
Приподнимаю мини-кулон на филигранной цепочке до уровня своего взгляда так, чтобы лучики от бриллианта светили прямо в его глаза. Чтобы мне их — глаза — было лучше видно.
— Нравится? — искрит-ухмыляется он мне одними только глазами.
— Страшно, — целую его, затем инквизитирую: — Чего, бонус дали? Прошел
— Мгм. Че, теперь все о‘кей? Меня одобрили?
— Так а ты документально получил? — не понимаю поначалу. — Подтвердили?
Полагаю, что он же это про испытательный.
— Я в плане — теперь мне
А-а, вот он о чем.
Припоминаю его давешнюю угрожающую, кусючую «благодарность» мне за то, что устроила его на работу.
Не собираюсь и в этот раз спускать ему наглого стеба:
— По мне — так можно. Я думала, что разрешала...
— А по
Хорошо хоть «по матери» не сказал.
— А я ее разрешения давно не спрашиваю. Никогда не спрашивала. А вот свое так и назад забрать могу.
— А она не разрешила бы, если б безработный был?
Зачем, думаю, еще сильнее его против мамы настраивать. Однако все равно постебываюсь в ответ:
— Сам-то как думаешь? Была б твоя дочка?..
— Была б моя дочка? — деловито рассуждает он, а сам ездит своим успокоившимся ненадолго мужским достоинством по моему тазу. — А круто.
— Что — круто?
— Что ты не моя дочка.
Щекочет меня языком от шеи до пупка, а оттуда — вопрос техники. Это он так «передыхает».
— Между прочим, — стону я, —
Фееричное щекотание прерывается.
— Хочешь — познакомишься, — угрожающе-глухо отзывается откуда-то пониже голос, придушенный моими ногами.
— Нет уж, вот ты захочешь — ты и познакомишь.
Если честно, я и сама не знаю, хочу я или нет. Готова ли. Это, если не брать в счет того, что рассуждать и принимать решения мне сейчас вообще сложно.
Он до сих пор так и не представил меня. Мама бы точно заявила, что мне стоит обидеться, что не додумался, но в некоторых вопросах у нас с ней мнения расходятся. Читай: мне не обидно. А что это значит, если мне не обидно? Если я даже не думаю обижаться?