Не обижайте Здыхлика

Он привел ее в какую-то немыслимую забегаловку, где играла приторная попса и пахло горелым маслом. Обширная, ужасно недовольная жизнью буйно кудрявая бабища в пятнистом халате сердито брякала на прилавок сероватые тарелки с огромными пузыристыми чебуреками. Хрюшкину она, впрочем, обрадовалась как родному, захлопала жирно-черными ресницами, демонстрируя перламутровые веки, и вообще вся как-то расслабленно расплылась. Яся даже испугалась, что бабища вот-вот залезет с ногами на прилавок и попросит Хрюшкина взять ее страстно, но нежно. К счастью, у бабищи хватило самообладания этого не делать, но на Ясю она зыркнула так, что та аж присела.

– Часто ходил сюда, когда только начинал, – подмигнул Хрюшкин, усаживая Ясю за белый пластмассовый столик. – Денег-то было не особо. Захаживаю вот иногда по старой памяти.

– Терпеть не могу, когда подмигивают, – сказала ему Яся.

– Намек понял, больше не буду! Кстати, – тут он снова улыбнулся своей невозможно-хорошей детской улыбкой. – Моего отца кондратий хватит, если он узнает, где я с тобой время провожу.

– Моего тоже, – хихикнула Яся.

– Давай никому не скажем?

– Давай!

Они ели гигантские чебуреки, из которых брызгал горячий сок и пачкал одежду. Пили жуткого цвета кофе с молоком (Хрюшкин назвал его отваром из мышиных какашек, после чего Яся так прыснула, что брызги кофе попали на Хрюшкинский пунцовый пиджак). Потом пошли гулять в парк, где пили пиво прямо из зеленоватых бутылок. Даже собрались кататься на каруселях, чего Яся не делала лет с десяти, но аттракционы почему-то не работали. «Разгильдяи! – вопил Хрюшкин, грозя кулаком застрявшим в небе кабинкам. – Никто работать не хочет! Вот я вам! Дармоеды!» Кабинки глупо краснели и слегка дребезжали от порывистого апрельского ветра. Яся хохотала.

Забрели в дальний уголок парка, заросший неопрятным кустарником – Хрюшкин уверял, что где-то здесь точно должна быть скамейка, но скамейки они не нашли, зато обнаружили роскошную лужу размерами с небольшой прудик. Местами лужа успешно маскировалась под твердую землю, засыпанную прошлогодними листьями, так что невнимательная Яся тут же набрала полный ботинок холодной воды. Охнула, запрыгала на одной ноге – и вдруг поняла, что это чудовище Хрюшкин, расставив крепкие ноги, стоит чуть поодаль и, скотина такая, хохочет, тыкая в нее, Ясю, пальцем.

–Ты! – завопила она. – Ты нарочно! Ты завел меня сюда, чтобы поиздеваться! Ты знал, что тут лужа! Ты знал, что тут нет никакой скамейки и не было никогда!

– Прости, пожалуйста, – пробулькал, захлебываясь смехом, Хрюшкин, – ты так забавно скакала. Можно еще немного, на бис?

– Гадина! – выкрикнула Яся прямо в ненавистную курносую морду. – Противный! Мерзкий! Гадость ходячая! Жук навозный! Чтоб тебя… чтоб ты сам упал в эту грязь! Тебе в ней самое место, ты, ты!

Хрюшкин хохотал так, что, казалось, сейчас треснет по швам. Как же тебя еще обозвать, животное, трезво и холодно промелькнуло в Ясиной голове, что тебе такого сказать, чтобы тебе было больно, а не смешно.

– Хрюшкин! – завопила она, срывая голос. Хохот Хрюшкина тут же умолк, но Ясю это не остановило: она стащила с правой ноги мокрый ботинок и с воплем запустила прямо в Хрюшкинскую грудь.

Он поймал ботинок, несколько секунд задумчиво разглядывал, потом зашвырнул в косматые кусты и без улыбки взглянул на Ясю:

– А ну, поскачи-ка еще.

Яся, ненавидя себя, попыталась держать равновесие, расставив руки, но не смогла и вправду пару раз подпрыгнула на левой ноге. Больно защипало в глазах. «Давай еще расплачься при нем, давай!»

– Хрюшкин, да? – сказал Хрюшкин. Шагнул раз, другой, подхватил трясущуюся Ясю, пронес в проем между кустами, где, оказывается, и вправду была скамейка, с размаху сел на нее вместе с Ясей, страшно, до хруста, стиснул Ясины плечи, взглянул бешеными глазами и поцеловал так, что мир вокруг Яси завертелся быстрее всякой карусели.

– Так. Хорошо. Давайте выслушаем саму больную. Что вы можете сказать о своих приступах?

– Ничего.

– То есть как?

– А что я должна о них говорить?

Родители встретили Ясю в прихожей. Молча смотрели, как дочь, распевая что-то безумное и даже, о ужас, пританцовывая, сбрасывает с себя плащ, шарф, лихо закидывает беретик на шляпную полку, стаскивает с ног ботинки, причем правый соскакивать с ноги не желает и издает подозрительное хлюпанье.

– Она что, пьяна? – тихо спросил папа, не сводя с Яси испуганных глаз.

– Я – вдрабадан! – торжественно выкрикнула Яся, простирая перед собой руку. – Я три часа назад выпила бутылку пива! Поздравляю, ваша дочь пьяница! Предки! Как я вас люблю!

– Обкурилась, – резюмировала мама. – Сейчас разденется, я ее зрачки гляну.

– Мама! Как ты неправа! – нежно проговорила Яся, наклонилась к матери и звучно расцеловала ее в обе щеки. – Вот как ты сейчас неправа! Мне просто так хорошо, так хорошо!

– Ничего не понимаю, – растерянно протянул папа. – Ты где была? Вы встречались или нет?

– Встречались! Встречались! Папочка! Ты самый-самый лучший! – Яся кинулась к отцу и запрыгнула на него, как делала это в детстве, обнимая руками и ногами. Отец пошатнулся, врезался в стену.