Не один

Собянину не помогут политтехнологи, да он и не ищет их помощи. Собянину поможет Собянин.

И нормальные, без отребья, овощебазы.

Поп-звезда

Флобер написал: «Будь прост в жизни, и тогда ты будешь неистов в творчестве», но Навальный, чьи притязания велики, перебирает и с простотой, и с неистовостью. Он гениально играл первое, но сто лет прошло, зрители отвлеклись. Немногословье седовласого СС хорошо оттеняет пижонство самоназначенного героя, комнатного орла, ненадолго взмывшего.

Большая политика – это всегда шоуменство и мессианство, в первом я разбираюсь, второго боюсь, но когда я вижу, как стоит над толпой и вещает АН, я понимаю, что он уже шоумен, начинающий ощущать себя мессией.

Он разучился говорить об оппонентах без заборной тональности, но его умеренно корявые речи терзают иногда слух, как ре-диез алмаза, режущего стекло. Подарок для парий, временами очень похожий на вульгарного евангелиста, оплакивающего наши никчемные, безвкусные, серые жизни, могущие стать осмысленными только в том разе, если мы воспоследуем за ним, Мессией с воспаленным (кстати, редко) взором. Навальный понимает политику как двустволку, приставленную к виску, и похож, пардон, на футболку, неправильно подобранную к носку; причем футболка, ясно, с его собственным изображением.

И надо признать, что свой смешной подростковый нарциссизм он несет с большим-меньшим достоинством, будучи уверенным, что именно он «транслирует небесную гармонию». Ничего, кроме призывов «взорвать тухлый Кремль», он не придумал. Он уверен в себе и очень доходчив. Но ни то, ни другое не делает его знаковым.

Он всех чиновников склоняет грубо и нeзамысловато, а потом принимает от них преподношения в виде голосов.

У наблюдения за Навальным есть зрительный эквивалент – это как смотреть про аспидов-лиходеев в версии канала «Карусель». Вчерашних соратников-сподвижников он уже называет неприятными людьми, лодырями и тряпками, актера Машкова обозвал «п…… м» – за то, что тот «лижет власти», его пригласили в Валдайский клуб, он не просто отказался, нахамил. Навальный ввязался в большую игру, первое время, делая всем замечания, выигрывал, обличения всегда приносят профит, это работает очень просто, орешь «ату!» – объявляют беспримерным смельчаком. Ярким, бестрепетным, желанным, острым словом пронзающим жуликов и воров.

Но для того, чтобы так орать, надобно быть абсолютно транспарентным. Без греха, без скелетов в шкафчике, без призраков в комнате. А с этим проблемы у «сердитого пророка, обличающего лицемерие наших дней». Среди этой братии еще ни у кого, кроме Ганди, не получалось войти в анналы чистым.

А у нашего героя один и тот же прием, обозначенный выше. Он затянул с прологом, выдержанным в децибельной тональности и дворовой стилистике. Он однообразен, как вышибалы в ночных клубах. Его «недужно целеустремленный взгляд» утомил, похоже, и его соратников. Усилия ведь нужно прикладывать не только голосовые. А на параноидальном шарме я и сам могу концертную программу откатать, да с триумфом. От того, как АН воспринял свое поражение на выборах, повеяло какой-то безысходностью.

Лучше б вместо этой утомительной истерики его кататонический ступор поразил, родимого нашего сангвиника. Там был явственный разрыв в четыре световых цикла, но триумфатора он даже не поздравил. За походом во всеуслышание заявив, что он теперь – политик федерального значения. Но для этого мало уметь, по Саше Черному, «двухкопеечным мыслям придавать сумасшедший размах» и концептуализировать на пустом месте.

Есть жизнеспособная версия, что Бог так все устроил: не бывает дерзости в нужной дозировке, она либо перерастает в мужество, либо ограничивается фрондой с совершенно неуместной интонацией превосходства. От парня, которому очень нравится определение «креативный класс» и импонируют мессианские замашки, логичным было бы каждый спич завершать великодушным «И дай вам всем-всем, кто со мной, Бог, чистого света!»

Ему пойдет, он же креативный.

Телевизор, Украина и прочее сумасшествие

Бодрийяр писал об инфантилизме, об утешительном возвращении к детскому неведению, и всякий раз, когда мне попадается хорошая книга или когда я слышу чудесную музыку или смотрю мощное кино, я вспоминаю Бодрийяра. И наново убеждаюсь в том, что я – надо же, жизнь спустя! – по-прежнему, а то и пуще боготворю культуру и верю в ее целительно-искупительную силу.

Строго рассуждая, все, что я перечислил, надобно для того, чтобы себя не расплескать, не потерять, не растратить – и то, и другое, и третье я наблюдаю сейчас в больших количествах, дозах, масштабах порциях.

Мне нужно было прочитать переписку Набокова с издателем (знаете, как книга называется? – «Дорогой пончик. Дорогой Володя»; «Пончик» – это, если кто не понял, обращение). Надо было, чтобы я убедился, что не превращаюсь в бурбона, аспида и апаша.