Читаем Не оглядывайся назад!.. полностью

– Тоже верно, – доставая из пачки сигарету, всё также задумчиво произнёс милиционер.

– Спасибо, не курю, – отказался я от предложенной мне сигареты из протянутой пачки «Дружок».

Лейтенант закурил. И вновь, будто забыв обо мне, какое-то время задумчиво разглядывал колечки дыма, плавно поднимающиеся от его губ к потолку.

– А вы не знаете, кто такой резидент? – не прерывая своего приятного занятия, рассеянно и как бы мимоходом спросил он.

Однако по напряжению голоса и короткому, но очень внимательному взгляду, брошенному в мою сторону, я понял, что это и есть основной вопрос, к которому мой визави так тщательно, так артистически готовился. И от ответа на который зависит очень многое для нас обоих. Но всё же в большей степени для лейтенанта, пока ещё младшего, увы.

Мне даже показалось на мгновение, что одинокая маленькая звёздочка на поле погона вдруг увеличилась в размерах, став звездой майорской. Да и, сами посудите, шутка ли, в предпограничном районе обнаружить аж самого резидента!

Правда, Ваня Ардамин, о котором вскользь упомянул милиционер, с его простоватым лицом и добродушным характером на эту роль ну явно не тянул.

Я внутренне улыбнулся, предчувствуя какую-то нелепость, и ответил вопросом на вопрос:

– Неужели шпиён?! – И тут же, чтоб не злить лейтенанта, поспешно добавил: – Не знаю, не знаком.

– С кем не знакомы? – сразу же подхватил Серов. – С резидентом?! Значит, вы его всё-таки знаете? Просто пока, – он сделал нажим на этом слове, – не знакомы?

«Какой-то бред, – подумал я. – Но, похоже, лейтенант ко всему этому относится иначе».

– Не знаю я никакого резидента! – уже раздражённо ответил я. Весь этот цирк мне начинал надоедать.

– Странно, – кажется вполне искренне удивился лейтенант. – Ардамина вы знаете, а резидента, с которым он, судя по всему, очень даже хорошо знаком, – не знаете. А может, не хотите знать? – задал он очередной вопрос.

– Объясните, в чём дело? Какие у вас претензии – конкретно ко мне? Иначе я вообще не буду отвечать на ваши вопросы. Я устал и хочу спать. Я прошёл сегодня почти пятьдесят километров, – как минимум, в два раза прибавил я.

– Куда ж это вы так далеко ходили? – вмиг оживился лейтенант, и я понял, что зря сморозил эту чушь.

Я промолчал, а Серов с улыбкой продолжил:

– Вот видите – уже путаетесь, а что касается поспать, то времени у вас в нашей камере на это будет предостаточно. Но, пока что я буду задавать вопросы, – уже со сталью в голосе произнёс он, – вы будете на них отвечать. Ваша фамилия, имя, отчество?

– Санин Олег Васильевич, – чувствуя какую-то безнадёгу от всего происходящего, ответил я.

Серов что-то записал на лежащем перед ним листе серой бумаги и снова спросил:

– А у него?

– У кого? – всё больше раздражаясь, осведомился я. – У резидента, что ли? Если у него – пишите: Арчибальд Подпрыгни. Отчество… – я на секунду задумался, – то ли Дантович, то ли – Алигьерьевич.

– Как? – ненаигранно удивился милиционер.

– Да никак. Кверху каком. От фонаря, – уже не скрывая раздражения, ответил я. – Вы мне задаёте вопросы «от фонаря». Я вам на них – «от фонаря» отвечаю. А если вы спрашиваете имя, отчество отчего-то запавшего вам в душу охотоведа Ардамина, то зовут его Иваном. Отчества – не знаю. Мы друг друга по имени-отчеству никогда не называли. Не принято-с в нашей среде, – снова начал ёрничать я. – С батюшкой же их знаком, увы, не был. Но, судя по сыну, весьма достойный должен быть человек.

Всё это время Серов почти с нежностью и как будто бы даже с восхищением от моего красноречия, смотрел на меня.

– На этом я свой монолог прерываю и больше ни на один вопрос отвечать не буду, – решительно закончил я.

– Ну тогда – пойдём на отдых, – миролюбиво произнёс лейтенант.

Он запер мой карабин в сейф, стоящий за его спиной. Потом, словно спохватившись, вновь открыл его и приказал:

– Нож – на стол!

– А ремень вместе с ножом и штанами не надо? – почему-то мне захотелось разозлить и унизить лейтенанта.

– Надо! Но без штанов, – смягчился лейтенант.

Взяв ремень с висящими на нём ножнами и ножом, он положил всё это в сейф, вновь заперев его и, выйдя из-за стола, указал мне на дверь.

В узком полутёмном коридорчике, куда мы вышли (сначала я, затем он) Серов подвел меня к зарешёченной двери и почти ласково сказал:

– Вам сюда… Извините – комфорт минимальный.

Когда он запирал ключом, которых у него была целая связка, сделанную из толстых арматурных прутьев, приваренных к мощному металлическому каркасу из уголка, дверь – я обратил внимание на то, какие у него ухоженные руки с коротко подстриженными, глянцевыми ногтями.

«Прямо-таки, руки музыканта, а не милиционера, – подумал я. – В таких топор или бензопила лесоруба выглядели бы, пожалуй, инородно. Ими сподручней перебирать на столе бумажки, будучи прилежным чиновником… Могли такие руки принадлежать и… киллеру – человеку, хорошо владеющему оружием и не знающему тяжёлого физического труда».

– Утром позвоним в промхоз – выясним вашу личность, – напутствовал меня на сон грядущий Серов. – А после звонка – решим, что с вами делать…

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза