Читаем Не оглядывайся назад!.. полностью

Он удалился, по пути погасив свет в коридоре, отчего и в моей темнице стало поистине темно. И если б не уличный фонарь, от которого не очень чётко, правда, на полу отражалась решётка окна, то и лавку в углу было бы не разглядеть.

Она оказалась короткой и узкой, а пол в этой комнате-камере – совсем холодным.

Я передвинул лавку от наружной – тоже очень холодной – стены к внутренней и сумел-таки примоститься на ней, подогнув ноги к животу и упираясь спиной в стенку, разделяющую камеру и коридор. Из которого сквозь крупные квадраты дверной решётки от умирающей, казалось, батареи парового отопления сочилось хоть какое-то тепло.

Я даже задремал и уже почти не различал во сне или наяву размышляю о том, что же такое мог натворить Ваня Ардамин и каким боком он может быть связан с каким-то резидентом?!

Проснулся мгновенно от звонкого лязга металлического засова… Дверь-решётка отворилась, и в камере обозначился силуэт человека.

– Ты хоть свет-то в коридоре включи, – попросил вновь прибывший голосом Вани Ардамина. – Вот идиоты, – осторожно шарясь в темноте, выразил своё мнение он, когда дверь в кабинет лейтенанта захлопнулась, поглотив остатки света.

– Иди, садись. Вернее, присаживайся, поскольку сесть ты уже успел, – подал я голос из своего угла, освобождая часть лавки.

Иван обернулся и с прищуром начал вглядываться в полумрак.

– Олег, ты, что ли? – недоверчиво спросил он.

– Я, я, – что по-немецки означает: да, да… А ну, колись теперь по-быстрому, кто такой резидент?!

– Ты чё, сдурел?! – озаботился Ваня, усаживаясь рядом со мной на лавке, – так, что плечи наши теперь соприкасались.

– Представь картинку, – поспешил он поделиться своими впечатлениями. – Не успели мы с Серёгой, придя от Черепанова (мы сначала к нему завернули), снять с плеч паняги – врывается этот конь-тяжеловес – сержант Букашкин и с порога орёт: «Кто тут Ардамин?!» – «Ну, я», – отвечаю. Он: «Пройдёмте!» – «Да пошёл ты со своими дурацкими шутками», – только и успел сказать я. У Черепанова мы малость клюкнули. А он заломил мне руки за спину и – сюда. Серёге, разинувшему «варежку» от всего происходящего, успел на ходу указание дать: «Из посёлка – никуда! До выяснения обстоятельств». Сюда приволок. Чертовщина какая-то. Ни хрена не понимаю. А ты-то как здесь оказался?

– Как пособник мирового империализма и друг шпиёна Ардамина. Вот таки дела – подельничек, – попытался я юморить, но понял, что это выходит у меня сейчас неважно.

Продолжил уже по существу:

– А я даже до дома дойти не успел. Меня сюда не его помощник, а самолично лейтенант Серов препроводил. Правда, более вежливо. И всё про резидента какого-то спрашивал. Может быть, пока мы были в тайге, посёлок поразил вирус шпиономании?.. А сержанта он, видно, возле общежития в засаде оставил. Вот Букашкин тебя и сцапал, как только вы там появились… Хорошо, если завтра в промхозе кто-то окажется. Что мало вероятно в предпоследний-то день года. Так что, скорее всего, Новый год мы здесь с тобой встретим, старик, – поделился я с Ваней своим совсем не оптимистическим прогнозом.

Мы притихли, пытаясь хотя бы сидя дремать, прокручивая в голове каждый свои мысли. И только плечи наши были по-прежнему рядом. И в случае нужды, мы чувствовали это, один мог опереться на другого.

Через несколько минут в сопровождении здоровяка Букашкина показался и щеголеватый лейтенант Серов. Не терпелось ему, видно, несмотря на поздний час, самому взглянуть на Ивана Ардамина.

– Останься у входной двери! – скомандовал он своему подчинённому.

Ясно было, что в кабинете они успели кое-что обсудить после того, как основной «фигурант» был доставлен в узилище.

– Ардамин – на выход!

Эта команда относилась уже к Ване, шагнувшему к отпираемой Серовым двери.

Через минуту они скрылись в кабинете.

Первым туда вошёл Иван, а лейтенант с порога крикнул сержанту:

– Дверь в камеру запри!

Букашкин со скучающим видом защёлкнул на засове дверной решётки замок и, отойдя, подпёр могучим плечом косяк входной двери. На своём «сарделечном» пальце он крутил одетые на кольцо два ключа. Судя по всему – от входной двери и камеры.

«Да, сержант, до «ключника» тебе ещё расти и расти, – мысленно сыронизировал я. – У лейтенанта в связке не меньше пяти ключей: и от стола, и от сейфа, и от кабинета… Большие заботы – большая ответственность. Да и рожей ты, брат, не вышел…»

Мои мысли слегка позабавили меня. И я с удовольствием (в любом положении есть свои плюсы) развалился на освободившейся лавке, свесив с неё ноги и закрыв глаза. В этом полудремотном состоянии постарался ни о чём не думать. Во всяком случае, о плохом. Невольно тем не менее стараясь уловить какие-нибудь звуки из кабинета. Однако оттуда не доносилось ничего. Будто оба они: Иван и Серов, в мгновение ока испарились куда-то, переступив порог комнаты… И вдруг, разорвав эту гнетущую, мёртвую тишину, – проникая сквозь стены и плотно закрытую дверь кабинета, – до меня донёсся громкий, почти гомерический, неподдельно весёлый смех Вани.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза