Не оглядывайся назад!..

Ни одного письма с Сахалина я так и не дождался…

А потом надо было заканчивать школу и поступать в институт. И всё как-то закрутилось по другому кругу.

– А мне из сухих вин больше нравятся очень лёгкие, светлые, столовые вина типа «Алиготе», «Совиньон». У меня отец большой их знаток. Из сухих красных вин он, например, всем остальным предпочитает «Каберне». Причём, не болгарского, молдавского или венгерского, а только – румынского розлива… Может быть, он полюбил это вино, когда ещё не был женат на маме, а только ухаживал за ней… Они тогда были вместе на гастролях в Бухаресте. И по понедельникам, когда в театрах выходной, посещали разные безлюдные – ведь у всех остальных был рабочий день – небольшие и недорогие кабачки.

– «Каберне» – это уже зрелая тридцатилетняя женщина «бальзаковского возраста», которая хорошо осознаёт свою быстро ускользающую неотразимость. У неё чёрные гладкие волосы, ироничный и слегка печальный от уроков жизни взгляд и улыбка. Такая женщина уже многое знает, но тем не менее во многое ещё продолжает искренне верить. Например, в нечаянную и счастливую любовь. И каждый раз, бросаясь с головой в очередную авантюру, она надеется на благородный финал, достойный её высокой души. Но после очередного бурного романа, в конце концов разочаровавшего её своей обыденностью, она вновь словно впадает в летаргический сон, убеждая себя, что счастье – это лишь мираж. И что оснований для того, чтобы жить, надо иметь гораздо больше, нежели для того, чтобы умереть… Это как раз и есть то, к чему ты ещё не смогла привыкнуть: научиться ценить будни, мелочи повседневности с их небольшими радостями. И не ждать особых чудес от праздников, даже таких волшебных, как Новый год.

– Игорь, а ты оказывается философ… Откуда тебе так хорошо известна женская психология? Уж не из личного ли опыта? Или только из книг?.. Кстати, а кто твой любимый писатель?

– Хемингуэй.

– Я так и знала. Несгибаемость воли в любых обстоятельствах. «Человек не для того рождён, чтобы терпеть поражения…» Литературоведы утверждают, что это стоицизм писателя. А мне кажется, что это нечто большее. Быть может – мудрость жизни, когда её основной целью становится сама жизнь. Однако самоубийственный финал Хемингуэя говорит о том, что сам-то он всё же согнулся. Да и его личную жизнь не назовёшь образцом для подражания. Все эти его неоднократные браки… Как ты относишься к его женитьбам?

– Я думаю, что он мог бы быть счастлив с Хэдли, своей первой женой, хотя она и была старше его на целых восемь лет. Но зато она, как никто, понимала его.

Я уловил на себе настороженный взгляд Риммы, когда говорил о разнице в возрасте Хэма и Хэдли… Женщины не любят таких разговоров. Да и мужчины – тоже…

– Впрочем, – продолжил я, – не берусь, не могу и не хочу судить о его личной жизни. Говоря о Хемингуэе, я имел в виду, прежде всего, его книги.

– А Казаков тебе понравился?

– Да. Особенно «Гончий пёс Арктур» и «Осень в дубовых лесах».

– А «Зелёное и оранжевое»? Кажется, так?..

– Я ещё не прочёл. У меня ведь было совсем немного времени.

– А как ты относишься к Набокову? – продолжала, как экзаменатор, расспрашивать Римма. По-видимому, совсем неслучайно задавая мне все эти вопросы. Ища в ответах созвучие наших мыслей и чувств.

– Набокова – не люблю. Вымороченный он какой-то в большинстве своих произведений. Все эти его «Защита Лужина», «Приглашение на казнь» и тому подобная дребедень, на мой взгляд, просто некий литературный выпендрёж, когда пишется подробно ни о чём. А может быть, я просто не понимаю всей их глубины… Вот его рассказ «Машенька» – очень хорош, и без всякой зауми. «Лолита», с точки зрения литературного текста, – тоже ничего, но в нравственном отношении – просто отвратительна. Причём проверяется это очень просто. Если ты что-то пропагандируешь, спроси себя самого – хотел бы ты, чтобы твоими идеями воспользовались близкие: дочь, мать, сестра?..

– Я так рада, что у нас много точек соприкосновения. Мне Набоков тоже не нравится, особенно «Лолита». Но ведь все его хвалят?!

– Все и Пикассо хвалят. Но это же не критерий истины – восторги толпы. Истина, как правило, принадлежит не массам, а единицам.

– Вам что на охотфаке философию преподают?

– И философию – тоже…

– Хочешь чаю с вареньем, философ?

– Давай лучше потанцуем.

– Давай! – с радостью согласилась Римма. – У меня есть хорошие записи Мирей и Адамо…

Мы танцевали в полутёмной комнате, освещённой только светом разноцветной ёлочной гирлянды. И наши губы всё чаще и чаще встречались…

– Ты не против – я скину туфли? А то мне приходится каждый раз нагибаться к тебе, – почему-то шепотом спросила Римма.

Я утвердительно кивнул головой, не желая даже шепотом прерывать эту чудесную грустную музыку и наш медленный танец, который, пожалуй, вполне мог обойтись без движений и музыки…

Потом мы пили чай со смородиновым вареньем.