Не осенний мелкий дождичек

Только сейчас Валентинка заметила Юру: он сидел с шилом и дратвой в руках, зажав между коленями валенок. Не поднял головы, не захотел поздороваться… Дом и вправду богатый: скатерть на столе, крашеные полы. Но эта женщина — какое сытое и злое лицо!

— Я не жаловаться пришла, — строго сказала Валентинка. — Юра неплохой мальчик, зря вы его ругаете. Просто, как учительница, я обязана познакомиться с условиями, в которых живет ученик.

— Это ли не условия! — развела руками женщина. — В чистоте, напоен, накормлен.

— Хлебца хоцу-у, — раздался вдруг с печки тонкий голосок, из-за трубы выглянула девочка с двумя торчащими косичками.

— Хлебца? — взвилась женщина. — Ах вы, несытые утробы! — Подскочив к печке, она вытащила горшок румяной молочной каши, бросила на стол хлеб, ложки. — Отцу хотела оставить, с работы придет. Нате, жрите!

Девочка с испугом следила за ее неистовыми движениями. Юра, все так же не поднимая от работы головы, сказал:

— Жри сама. Мы не собаки.

— Видите, разве это дети? — повернулась к Валентинке женщина. — С ними тут помрешь в одночасье. Родную мать уморили, а мне, чужому человеку, легко ли? Ох, уйду я, уйду! — заныла она, прижимая к сухим глазам передник.

«Уходи, да поскорей», — чуть не сказала Валентинка. Но, вспомнив свою ненужную вспышку в сельсовете, сдержалась. Лишь уронила:

— Передайте мужу, пусть обязательно зайдет ко мне в школу, — и обернулась к мальчику: — Ты, Юра, оказывается, мастер. Сапожничаешь!

— Ну, сапожничаю, вам-то какое дело? — огрызнулся ученик, подняв на нее недобро сверкающие глаза. — Поддабриваетесь? Я, может, не люблю добрых, вот! — и еще ниже склонил над валенком лохматую, давно не чесанную голову.

13

Мелкий дождь шуршал и шуршал за окнами, мерно, надоедливо, нудно. Валентина прикрыла форточку, задвинула шторы — такую тоску нагоняла осенняя непогода. Горький осадок оставила встреча с Огурцовой. Кажется, за плечами большой опыт, сразу чувствуешь человека, можно бы избежать столкновений. Не получается. Как у молоденькой Валентинки когда-то… Единственное, что пришло с годами: не нападать с бухты-барахты, вроде того памятного случая во Взгорье, с Лапниковым. Все-таки все в жизни учит, все оставляет свой след…

Пришел Володя, раньше обычного, долго мыл возле крыльца, из кадки, доверху заляпанные грязью сапоги. Войдя в кухню, зябко передернул плечами:

— Б-р-р! В правлении холодно, всюду сырость… Хорошо, что мы пока не подключились к центральному.

В плите, под малиновыми от жара кружками, яро пылал уголь. В такую погоду, при плохой тяге, нагнать жар в плите непросто. Но за многие годы Валентина привыкла, научилась. Тоже не умела когда-то: дома, на севере, топили дровами.

— Устал? — сказала она, придвигая Володе тарелку с борщом. — Погода хуже некуда. Спасаюсь сочинениями. Удивительные вещи выходят порой из-под ребячьего пера! Знаешь, что выдумал Костя Верехин? Представь: Емельян Пугачев гуляет со своей вольницей по Дону, освобождает и наказует. К нему входит в доверие молодой пылкий дворянин Гринев. Однако в трудную минуту, струсив, бежит…

— Что тут удивительного? Почти по Пушкину, — отрезая себе хлеба, отозвался Владимир.

— Нет, подожди. Устыдившись своей трусости, — слышишь, устыдившись! — Гринев выдает себя за Пугачева, его ловят, сажают в клетку и казнят. А настоящий Пугачев до сих пор жив, воюет там, где люди сражаются за свободу. Понимаешь? Косте хочется, чтобы герои никогда не умирали. Чтобы они были всегда.

— Для его лет это естественно — искать героев в далекой старине. Все близкое, очевидное кажется слишком обычным. Кстати, видела сегодняшнюю райгазету? Вот, почитай. Бочкин пишет про тебя почище твоего фантазирующего Кости, — рассмеялся Владимир.

Чуть не всю третью полосу занимала статья: «Мастер высокого класса». Типично бочкинский заголовок, газетно-торжественный… «В семнадцать лет пришла молоденькая Валя Тихомирова в школу, по зову сердца пришла, стремясь воспитывать достойную смену…» Да, начало многообещающее. И не Тихомирова она вовсе была, а Горячева, и не думала еще о «достойной смене», хлеб пришлось зарабатывать. Но Бочкин есть Бочкин, он живет гиперболой, преувеличением, за что его любят и за что вечно ругают. «Уже тогда она умела найти общий язык с родителями… стала центром в работе с местной колхозной молодежью…» Валентина читала, покачивая головой, не зная, смеяться или плакать от всего, что нагородил о ней Бочкин.

— Ага, пробирает? — прихлебывая из стакана чай, смеялся Володя. — Нет все же у нашего Василя чувства меры. — Виски у него серебрились, на лбу легли усталые морщины, но светлый хохолок на макушке торчал все же по-мальчишески упрямо.

— Вытерплю, — вздохнула Валентина. — Ты что, не поехал в область?

— Дали отбой. Приказано все бросить на вывозку сахарной свеклы.

— Но у нас ведь давно убрано…

— Говорил соседям: мобилизуйтесь, пока не поздно, все машины, весь транспорт поставьте на ноги! Все «авось» да «небось»! Теперь спохватились, да что толку в эту погоду. Послал к ним тракторные тележки… Хоть бы стукнул мороз!

Внезапно, прервав тишину в доме, зазвонил телефон.