Читаем Не осенний мелкий дождичек полностью

Дети в большинстве были слабо подготовлены к школе — сказывались частые переезды родителей с места на место. Трудный, очень трудный достался Евгении Ивановне класс… Но уже к концу первого года он считался одним из лучших — и по успеваемости, и по дисциплине. Многие называли это чудом, но Валентина знала, какой за этим кроется упорный, всепоглощающий труд, какое терпение и мужество.

Личная жизнь Евгении Ивановны сложилась сурово: муж, бывший директор школы, умер от инфаркта. Единственный сын, травмированный еще во время немецкой оккупации, почти совсем ослеп, но работал в доме культуры баянистом. Из соседнего района Евгения Ивановна привезла свою старенькую свекровь, тоже учительницу. Жила не только домом — школой. И когда выяснилось, что новый набор первоклассников в три раза меньше прежнего, лишнего класса нет, согласилась быть воспитателем в группе продленного дня, лишь бы остаться со своими питомцами.


…Раскисший от дождя чернозем засасывал ноги, мокрое серое небо не уставало изливаться моросящими каплями. Скорее бы подморозило! Во Взгорье, верно, тоже сейчас грязь и дожди. Мария Тихоновна Аксенова писала, что климат у них очень переменился. Милая Мария Тихоновна, совсем стала старушкой… Первый человек, который учил Валентину быть учителем. Смешная она была тогда, Валентинка, как не успевший опериться петушок. Все в ней вспыхивало мгновенно — и любовь и ненависть. Сколько принесло это ей огорчений! Как в тети Настиной песне: «Не осенний частый дождичек, брызжет, брызжет сквозь туман, слезы молодец роняет на свой бархатный кафтан». Были слезы, были…

6

Валентина усмехнулась, вспомнив, как она тогда недоумевала: на что вдруг рассердилась Анна Сергеевна? Как ждала обещанного завучем педсовета, уверенная: услышит важное, нужное для себя, ведь мама называла педсоветы школой учителей. Оказалось — обычное собрание. Завуч, Павел Иванович Аксенов, доложил об итогах первой четверти. Потом стали решать, кому из учеников выделить талоны на одежду и обувь.

На Валентинку никто не обращал внимания, она чувствовала себя, словно незваный, непрошеный гость. Ждала, когда все кончится, можно будет уйти. И вдруг услышала слова завуча:

— А вы что скажете, Валентина Михайловна? Каковы впечатления от первого дня? Понравился вам урок Анны Сергеевны?

Валентинка обрадованно вскочила: вспомнили, спросили! Она должна сказать всю правду, ведь по первым шагам в коллективе будут судить о ней!

— Школа мне понравилась, ребята тоже… — чуть замялась под острым взглядом директора. — Конечно, будет непросто… — Она помедлила, не решаясь сказать, и все же решилась: — По-моему, надо пореже отправлять учеников с уроков. Они толкутся под окнами, мешают, и вообще… — Смущенная наступившей вдруг тишиной, она замолчала.

— Каких учеников? — вопросительно вскинул на лоб очки директор.

— Это Виноградов, Александр Борисович, — пояснила Перова, и Валентинка вдруг испугалась, поймав ее жесткий, неприязненный взгляд. Господи, что она такого сказала!

— А, Виноградов, тогда ясно. Между прочим, злостный хулиган, если хотите знать, — повел носом директор. — И вообще не следует делать поспешных выводов. Педсовет окончен, товарищи.

Учителя, переговариваясь, стали расходиться. Вслед за ними Валентинка вышла на крыльцо. Втиснувшись в рощу, еле заметный на фоне сумеречного неба, дымил многочисленными трубами старый, обшитый тесом барский дом. Фыркнула лошадь — наверное, та, на которой Валентинка приехала. Близко и особенно басовито в морозном воздухе крикнул дядя Семен:

— Настя, пилу взяла?

— Взяла-а-а! — певуче отозвалась из сарая техничка.

Идти в необжитую комнату не хотелось: стены и стены, слова не с кем сказать. Валентинка побрела к оврагу: неужели и сейчас, в эту звонкую стужу, там живет родничок? Остановилась над обрывом, стараясь уловить шорох струй. Но овраг молчал. За ним раскинулось широкое поле. Похожие на копны сена, темнели невдалеке крыши деревни. Слева стыла церковь, белая, одинокая. За спиной Валентинки дымилась школьная роща. Тишина.

Нет, родник не может молчать в этой тиши, он-то уж непременно выслушает Валентинку и что-либо прозвенит в ответ! Скользя, она стала спускаться в овраг и столкнулась носом к носу с человеком, который неожиданно вынырнул из-за кустов. Лыжник, тот самый! Опять, верно, бегал в свой сельсовет.

— Так и убиться недолго, — сказал он. — Куда это вы, не секрет?

— Никуда, — поправила Валентинка съехавшую на затылок шапку.

— Ну и я никуда. Разрешите узнать, кто вы такая будете? Хотя догадываюсь — новая учительница. Валей вас звать, да? Ребятня уже разнесла по деревне. А я — Александр Конорев, Сашка, рядовой из рядовых. Ни на фронте боевом, ни на фронте трудовом не отличался.

— Нашли чем хвастаться! — пожала плечами Валентинка, пристально вглядываясь в его лицо: он старше ее, гораздо старше. Глаза темные, насмешливые. Крепкие скулы, коротковатый широкий нос…

— Чего не похвастаться, если подошел случай, — усмехнулся Сашка и подхватил ее под руку. — Разрешите проводить?

Валентинка отстранилась:

— Зачем это?

Перейти на страницу:

Похожие книги

И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза