Читаем Не осенний мелкий дождичек полностью

— Я, конечно, могу посмотреть сквозь пальцы, — поерзал рукой в затылке. — Но чтобы не дали нахлобучку в верхах, напишите такую бумагу… в общем, чтоб не попало ни вам, ни нам. Мол, работает, продолжает учиться, вынуждено домашними обстоятельствами, по просьбе матери…

«Заставлять лгать Нину Стефановну?» — хотела возмутиться Валентина, но увидела, что Тамара Егоровна опять делает ей «страшные» глаза.

— И еще одно, — глядя на Валентину, в раздумье пожевал губами Капустин. — На вас поступила жалоба от родителей… это в моей многолетней практике впервые, жалоба на вас именно такого рода, что вы придираетесь к ребенку, притесняете, не даете ему проявить свои способности и так далее. Отец — человек весьма ответственный, я не счел возможным не придать этому необходимого значения…

— Огурцов пожаловался? — поняла Валентина. — Значит, я притесняю Рому…

— Это уже обговорено, — как бы трижды ударила молотком Тамара Егоровна. — Иван Федорович, пригласил вас только, чтобы поставить в известность, остальное я беру на себя… Идите отдыхать и не расстраивайтесь.

— Да, идите, — подтвердил Капустин. — Привет Владимиру Лукичу.

Прежде он говорил длиннее: «Передайте от меня привет Владимиру Лукичу», — когда Володя руководил районом. Теперь научился бросать слова небрежно, начальственно… Тамара Егоровна молодец, никому не дает их в обиду, все берет на себя. Ее Капустин явно побаивается: переговорить его невозможно, зато Тамара Егоровна умеет перемолчать. И когда он сам, обессилев от нескончаемости собственной речи, начинал выдыхаться, ставила точку короткой фразой, сводящей частенько на нет все, что успел наговорить Капустин, — как в данном случае с Колей. Не дала Тамара Егоровна Капустину припугнуть своей властью ее, Валентину… Господи, чего Валентине бояться? Как говаривал Бочкин, дальше фронта не пошлют…

Улыбаясь, сама не зная чему, может быть, этим своим мыслям, а может, неожиданным поступкам великолепного товарища Огурцова, — все-таки жалуется на нее, не может простить, что вызвала на откровенность, Валентина не спеша шла по улице. Встречные здоровались с ней, и она прикрывала глаза ладонью, чтобы узнать, кто встретился, — очень уж рассиялось на морозе январское солнце, день как снежно-алый, сказочно распустившийся цветок.

— Валентина Михайловна, подождите! — ее нагонял Ванечка, на лыжах, в коричневом спортивном костюме и такой же шапочке с помпоном. — Пирожков у вас не осталось? Светлане Николавне очень понравились вчера ваши пирожки. Хотя, между нами говоря, и капустники. — В глазах его, за стеклами очков, играли дерзкие искорки.

— Капустину не понравились ваши словесные капустники. Зачем вы его дразните, Ванечка?

— Не выношу говорильни. Особенно когда за длинными речами скрывается нежелание лишний раз пошевелить мозгой. Взяли проблему — и все, работа сделана! Можно отчитываться! А делать-то и не начинали! — Оттолкнувшись палками, покатился со склона.

«Жизнь — кольцо, — думала, провожая взглядом бегущего по заснеженному полю физика, Валентина. — Одно отмирает, другое рождается. Мы вставали на бой, теперь встают они… Жизнь бесконечна, а мы только лыжники на том или ином отрезке пути…»

— Приводите Светлану! — крикнула она вслед физику. Он не обернулся, не услышал, наверное. Хотя в морозном воздухе далеко прокатилось призывным эхом полнозвучное: «и-и-те а-ну-у!» «Любите Светлану!» — восприняла сама заново эти звуки Валентина. Начало любви, первые ее дуновения — лучшее в жизни человека.

Сверкало, искрилось в снежных сугробах солнце. В стеклах домов дробились, сверкали его лучи. Огнем пылало лобовое стекло нового пятиместного «УАЗа», на котором с недавних пор ездил директор сахарного завода и который только что обогнал Валентину. Замер возле Валентины «УАЗ», темноволосый улыбчивый человек в модном полушубке распахнул перед Валентиной дверцу:

— Нам, кажется, по пути, Валентина Михайловна? Вы в центр? Садитесь, подвезу.

— Спасибо, я домой, — рассмеялась Валентина. И как было не смеяться: не кто иной проявил к ней такую предупредительность — сам директор сахарного завода Огурцов! — А вообще-то нам с вами по пути, Григорий Семенович, — сказала, глядя в хитрые его, горячие, живые глаза. — Представьте себе, по пути!

Часть четвертая

ЗВОНОК С ПЕРЕМЕНЫ

1

В последний день каникул, по сложившейся традиции, Валентина устроила у себя девичник. Круг собирался узкий: Евгения Ивановна, Тамара Егоровна, Алла Семеновна, Нина Стефановна… У Валентины все еще гостила тетя Даша, через Ивана Дмитриевича была передана просьба Свете Овсиенко — чтобы пришла.

Валентина кончала готовить, когда в кухню заглянула Света, раскрасневшаяся с мороза, в спортивном синем костюме и голубой мохеровой шапочке:

— Добрый день! Говорят, вы меня звали?

Перейти на страницу:

Похожие книги

И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза