Глазки мужичонки сверкнули дикой радостью. Он сграбастал деньги и запихал их себе за пазуху.
— Никогда сюда больше не приходите, если хотите, чтобы кости были целы, — с трудом отдышавшись, проговорила Ася.
Сизолицый вякнул что-то невнятное и заковылял вниз по лестнице. Ася постояла, дожидаясь, пока затихнут его шаркающие неровные шаги. Затем вошла в квартиру.
Коридор был пуст. Алексей неподвижно сидел на диване, уронив руки между коленей.
— Ты мог его убить, — тихо сказала Ася, опускаясь на стул.
— А я тебе о чем говорил?
— Так нельзя. Нужно выбраться из всего этого, найти нормальную работу, свой круг людей, а не эту шваль.
Алексей смотрел на нее задумчиво, слегка сощурив золотисто-карие с рыжеватыми крапинками глаза.
— Твоими устами, Настя, да мед бы пить. Иди ко мне.
— Но ты, по крайней мере, попытаешься? Скажи «да».
Он за руку потянул ее со стула.
— Да.
У каждого возраста свои преимущества. То, чего зрелость достигает умом и опытом, молодость берет свежими силами и неуемной энергией.
Асе до зрелости было далеко, а молодость сладко нашептывала ей на ухо: «Дерзай, ты все сможешь. У тебя есть безграничные ресурсы для того, чтобы своротить горы». Алгоритм своих действий по спасению возлюбленного Ася понимала просто: главное — внушить Лешке, что нужно прилежно трудиться, тогда появятся и деньги, и уважение людей, а желание выпить пропадет само собой. Ну а потом… потом можно будет все рассказать Сергею, вымолить у него прощение, забрать Степку и жить вместе с любимым долго и счастливо, точно как в сказке.
Не то чтобы она была совсем уж наивна и не видела всей глубины той пропасти, которая отделяет Алексея от нормального человеческого существования. Видела, но с оптимизмом, присущим всем влюбленным, упрямо гнала от себя мрачные мысли и неприятные предчувствия.
Любой энтузиазм вознаграждается. Асины рвение и упорство довольно быстро принесли вполне реальные плоды.
Алексей устроился грузчиком в небольшой магазинчик неподалеку от дома, дал слово, что отныне не притронется к спиртному, и держал его крепко.
Ася приходила к нему каждый вечер после работы Вдвоем они постепенно приводили в порядок квартиру, мыли, чистили, скребли, выносили груды накопившегося за годы мусора. Потом вместе готовили нехитрый ужин и угощали Пал Палыча. Ровно в восемь Ася отправлялась домой.
Не было ничего тяжелее этих уходов, самых последних минут перед расставанием, торопливых ласк напоследок, тщательно сдерживаемых слез. Всякий раз Ася чувствовала страх: что будет завтра? Найдет ли она Алексея в нормальном состоянии, или перед ней снова окажется жалкое существо, с трудом понимающее человеческую речь?
Стоило недюжинного труда за полчаса дороги перестраиваться, надевать на лицо дежурную улыбку и переступать порог своей квартиры, изображая примерную жену и мать.
Чем дальше, тем больше Ася опасалась, что ночью, во сне, проговорится, назовет мужа не тем именем. Она стала спать чутко, вздрагивая от малейшего шума, не расслабляясь полностью, и утром чувствовала себя совершенно разбитой.
Однако наступал вечер, Ася отпускала учениц и привычно спешила по темным улицам, огибая мрачно-серые пятиэтажки.
Были еще и выходные, те дни, когда она не могла прийти к Алексею и оставалась дома — вторник, суббота и воскресенье. Тогда жизнь превращалась в ад, и оставалось лишь общение по телефону, тайком, шепотом, пока Сергей смотрел телевизор, а Нинюся купала Степку в ванной.
Иногда Асе становилось отчаянно страшно: она чувствовала себя преступницей, мразью, ей казалось, все вокруг видят, что с ней происходит, и смотрят на нее с презрением. Однако такое случалось редко.
Во все иные моменты Ася благодарила судьбу за то, что она послала ей эту встречу.
Едва только наступивший ноябрь стремительно набирал обороты и летел к концу. Близился фестиваль, тот самый, на который честолюбивый Игорь втайне возлагал большие надежды.
Деньги, пожертвованные фондом Свечникова, давно пришли, ткань была закуплена, костюмы заказаны в одной из престижных театральных мастерских.
Ася отложила все остальные номера и репетировала только балет. Иногда она отпускала девчонок чуть раньше, оставляя в зале лишь Диану и Машу, и занималась с ними двумя в отсутствии подружек: обе чувствовали себя гораздо раскованнее.
В том, что на сцене девочки будут смотреться хорошо, Ася не сомневалась: и та, и другая обладали ярким талантом и находились в отличной форме, позволяющей справиться с любыми самыми сложными элементами.
Ее волновало другое: смогут ли ее юные ученицы достоверно передать всю гамму шекспировских чувств, так гениально воплощенных в бессмертной музыке Прокофьева?
Часто Асе казалось, что девчонки лишь выполняют набор сухих спортивных упражнений умело, сноровисто, но при этом не выкладываясь душевно. Она пробовала говорить с ними, читала вслух отрывки из книги, ставила кассеты с видеозаписями балета — все напрасно.
Кристина не замечала того, что так отчетливо видела Ася, и упрекала подругу за привередливость.
— Ну что ты к ним придираешься? Все отлично, комар носу не подточит.