Не от мира сего 2

Он примерил на себя захваченный из монастыря трофей и пришел к неутешительному выводу: у них в стенах водились великаны, или, хотя бы, один великан. Вот его-то одежкой он теперь и обладал. Ну что же, всяко лучше, если бы, положим, у них там прижились еще и карлики.

Алеша снова облачился в свое ветхое, но чистое бельишко и сказал вслух сам себе первое за много месяцев слово:

— Рус.

Потом помотал головой из стороны в сторону — произнесенное слово что-то ему не нравилось и вызывало приступы беспокойства и тоски.

— Если фибулей ударить по мондибуле, то слышит церебрум, как краниум звенит.

Это ему понравилось гораздо больше. Он подмигнул своему отражению в воде, посмотрел на руки, пошевелил пальцами для пущей важности, оглянулся, насколько это было возможно, себе за спину, словно проверяя: а не вырос ли хвост? И пошел, ориентируясь по солнцу, держа курс на север. Пока он еще не знал, почему, но посчитал, что так будет правильно.

К вечеру Алеша, отчаявшись переспорить громко возмущающийся желудок, набрел на деревню. К людям, широко распахнув в объятиях руки и счастливо улыбаясь, он не побежал. Залез в сарай на отшибе, где хранилось несколько тюков прошлогоднего сена, отменно поужинал заботливо оставленным молоком, сушеным мясом и хлебом и решил, что жизнь-то налаживается!

Прибежала местная собака небольшой и молчаливой масти. Они немного поговорили за здравие.

— Понимаешь, Жужа, — сказал Алеша.

Услышав звуки человеческого голоса, пес доверительно махнул хвостом и чихнул. Наверно, так он демонстрировал свою готовность к беседе.

— Я съел твою еду, — продолжал Попович. — Думаю, ты не в обиде — тебя хозяева покормят, только попроси. А у меня хозяев нету и больше никогда не будет. Так что и кормить меня некому.

Собака кивнула головой, соглашаясь, и опять помахал хвостом.

— Мне и угостить тебя нечем. Эх, Жужа, не поверишь — первый раз за много дней, месяцев, или лет — беседую с человеком. Ты меня не кусаешь, не ругаешься, не бормочешь какую-то чушь. Стало быть — ты человек. Ну, или друг человека, что в принципе одно и то же. Так?

Пес еще энергичнее завилял хвостом и даже робко лизнул протянутую руку.

— Вот и хорошо. Тогда — покойной ночи.

За упокой говорить не хотелось.

Он проснулся еще затемно удивительно отдохнувшим, пес спал, положив ему голову на грудь. Алеша погладил его по голове, почесал за ухом и решил: пора двигать дальше.

Собака проводила его до леса, чихнула на прощанье и живо убежала обратно. Наверно, пришло время завтрака. Попович же вчера на это дело себе ничего не оставил, хотя мог бы. Ну да ладно, вода из ручья — тоже неплохо.

Двигаясь исключительно по ориентирам, он не пересекал никаких дорог и рек. Стало быть, так уж ему показалось, он двигался параллельно им. Наклон земли, всей ее поверхности, был божественен, то есть — на север. Соответственно и реки должны были течь в том направлении. Ну, а дороги всегда было удобнее прокладывать вдоль русел, лишь в некоторых местах от неизбежности возводя переправы.

Алеша решил, что хватит болтаться по лесу, надо выбираться на проезжий путь, или тропу, на худой конец. Ходить по чащобам, конечно, занятие увлекательное, но отнимает массу времени, да и вероятность раздобыть пропитание совсем невелика. Нет, звери попадались, и достаточно часто, но словить их не удавалось. Чувствовали они подвох и близко к себе не подпускали. А к встречному медведю он сам не пошел, ну, его в пень — поцарапает еще.

В голове у него как-то прояснялось, провалы в памяти еще оставались, особенно относительно недавнего своего прошлого, но кто он есть — уже осознавал. Главное, что его тревожило, и в чем он убеждал себя с каждой восстановленной картиной былой своей жизни — это то, что не был он ни душегубом, ни лихим человеком. Это успокаивало, и от подобных умозаключений почему-то хотелось есть. Организм настоятельно требовал подкормить его чем-нибудь более серьезным, нежели обнаруженной на маленьком болотце прошлогодней клюквой и несколькими птичьими яйцами в покинутом гнезде.

Выбравшись на неширокую и безлюдную дорогу, Алеша ускорил шаг, подозревая, что населенного пункта все же не миновать. Однако дело близилось к вечеру, никакого намека на близость к человеческому жилью не наблюдалось, разве что внезапно пахнуло дымком и жареным мясом. Попович остановился и втянул в себя манящий аромат — тот сразу же исчез, восстановив в памяти чьи-то слова, о том, что обещаниями сыт не будешь, а также созерцанием и даже обонянием. Только добрая еда, заботливо уложенная в желудок, приносит ощущение сытости. Так говорил опыт, и с ним соглашались все прочие человеческие чувства.

Алеша замедлил шаг и принялся крутить носом по сторонам. Со стороны это должно было выглядеть забавно, но кто видит-то? И в один момент запах вновь появился, с каждым пройденным шагом все усиливаясь, о чем беспрерывно восторженно пел желудок.