Не от мира сего (СИ)

Максим мечтательно обещал ей, что они уедут. Далеко-далеко. Устроют самую пышную в мире свадьбу, созовут весь белый свет, Маша наденет фату с надписью: “Вместе до победного.” И они всем своим дружеским коллективом будут петь раз двадцать песню: “Самый лучший де-е-ень…”

Маша всегда смеялась над его фантазиями, но верила. Искренне верила, что все так и будет.

И он, Арсений Попов. Его тогда называли поэтом за любовь к сочинению стихов. И у него даже неплохо получалось.

И куда теперь все это делось?

Попов-старший работал летчиком-испытателем, зарабатывал приличные деньги. Но все хорошее заканчивается, правда?

Арсению было пятнадцать, когда он получил первое в своей жизни письмо. Он еще тогда удивился, мол, такое еще пишут?

А там черным по белому напечатаны слова, за которыми была лишь липкая пусотота, окутавшая глаза в нити лопнутых капилляров.

Письмо гласило:

“12.08.2001

Ну, здравствуй, любимая семья,

Я снова в воздухе парю, как будто птица.

Домой уж скоро я вернусь, билеты у меня!

Забронировал на завтра, скоро увижу ваши лица.

Мой дорогой сынок, я ежедневно вижу облака,

Когда мне в воздухе говорят пройти испытание,

И в этом небе я вижу лишь твои глаза.

Ты за сентиментальность прости старика заранее.

Дорогая моя жена, ты свет моих очей,

Мне до облаков так хочется коснутся,

Они сравнимы с белоснежной твоей кожей.

Я везде вас вижу. Пора домой вернуться.

13.08.2001

Сегодня мой последний день на работе,

Я больше не испытаю самолетов.

Любимая, я позабыл о твоей заботе

(Ты никогда не одобряла полетов)

Знайте, я вас безмерно люблю

И лишь о том, что так редко это говорил, сейчас я каюсь.

Поцелуй, дорогая, Арсюху в лобик.

Люблю вас, я падаю, я разбиваюсь.

Стихотворения, принадлежащие летчику-испытателю Андрею Алексеевичу Попову, который погиб во время несения службы, написанные для его семьи.

Мы выражаем соболезнование семье Поповых и просим вас обратиться за материальной компенсацией в фонд…”

У матери после этой новости отказали ноги. Да что там… Весь мир вмиг отказал ей.

А дальше больницы, доктора, постель…

Тогда прошло уже больше года, анализы были отличные, и юный Арсений верил в то, что его мама уже вот-вот встанет на ноги, чем непременно в ту злополучную ночь поделился со своими друзьями.

Они тогда искренне радовались за него.

Друзья гуляли, веселились, обсуждали будущий выпускной - каждый строил свои планы.

Когда время начало клонить к десяти вечера, Арсений попрощался с Максом, Манькой и Серегой.

Зачем же заставлять маму волноваться?

Чем раньше придет, тем лучше.

Но он не успел далеко уйти.

Арсений как сейчас помнит звук выстрела за его спиной и громкий девчачий истеричный визг.

Помнит эти ощущения, когда ты поворачиваешься и не видишь силуэтов своих друзей, подбегаешь ближе, ведомый непонятно чем, и не видишь больше ничего, кроме… кроме кровавой одежды и бледной кожи.

Пуля прошла навылет через Максима, немного задев Сережу.

Макс лежал, захлебываясь своей кровью, стараясь откашлять ее, но все попытки были тщетны.

Арсений упал на колени перед другом и все твердил одно: “Максим, сукин сын, глаз не закрывай! Не смей, слышишь?!” - он держал его руку и бился в истерике, дергаясь всем телом и крича, срывая горло.

Но хватке ладони суждено было ослабиться, рука упала на землю.

Все, Максима нет.

Арсений заорал еще сильнее, дергая волосы на своей голове перепачканными в крови руками: “Что за суки это сделали? НЕТ! НЕЕТ!”

Попова начало трясти, и голос его приобрел страшную и тихую охрипшую интонацию: “Я не верю… Не верю”.

Он посмотрел на Сергея, который застыл с телефоном в руке, где на том конце провода приятный женский голос все это время пытался узнать, что случилось, но Сережа не ответил ей - он просто не мог.

Арсений не помнит, как дошел до нужной многоэтажки, он и не помнил, как приехала скорая и полиция, как наотмашь отказался от медицинской помощи - вообще ничего.

Он пришел домой где-то в двенадцатом часу ночи.

Еще и маму заставил волноваться.

Попов-младший не брал телефон с собой, потому что они с друзьями гуляли там, где нет сети, людей, бесплатного вай-фая и бесконечных городских многоэтажек.

Арсений походил на призрачную мраморную статую, прохожие косились на него, кидая смешки и упреки в стандартном наборе: малолетний пьяница, куда родители только смотрят, наркоман.

И все эти осуждения оправдывали одни только его глаза - жутко покрасневшие и красные, со взглядом в никуда.

Его больше в этой реальности нет. Он отныне стал не от мира сего.

Подросток дошел до нужной многоэтажки и поднял свои небесно-голубые глаза, в которых вмиг отразилось убийственное красное пламя огня.

Квартира горела. Их квартира горела.

Мальчишка это понимал очень смутно. Мозг отказывался воспринимать любую информацию.

Даже когда в окне отразилась женская фигура, бьющая в истерике и страхе кулаками по оконному стеклу, Арсений ничего не понимал.

Он был как в бреду.

И лишь только когда женские руки скользнули вниз, означая лишь одно - огонь добрался до нее, голубоглазый паренек еле слышно, с сумасшедшей улыбкой на лице прошептал: “А мамочка все-таки встала на ноги…”

А дальше был обморок.