Не от стыда краснеет золото

Соль и века проели, разрушили строительный материал, и потому Шпигалев остался жив. Он пришел в себя на носилках, которые ребята заталкивали в скорую. И мутный его взгляд зафиксировал в толпе, откуда-то набежавшей в малолюдном, вроде бы, дворе кремля, знакомое лицо.

«Акылбай-то откуда здесь взялся?», – подумал. Гену, стоявшего позади толпы, Шпигалев не заметил. Шкатулки тоже не было. Исчезла, испарилась.

– Эх, Крокодильчик, – вздохнул Шурик в телефон, – накосячил ты. Сдался тебе этот Шпигалев! Ну и пусть бы себе таскался с этой своей шкатулкой. Чего ты замандражировал? А теперь менты будут землю рыть почище археологов.

Немного подумав, Шурик забеспокоился.

– А вдруг он тебя все же заметил и узнал? Мне твой зуб ни к чему, надо просто дело будет до конца довести! Но ты не паникуй раньше времени. С утра двигай в больницу, присмотрись там, что и как. Может, он пока без сознания? А я первым автобусом – к тебе, помозгуем на месте.

Что слаще халвы? Дружба после вражды

Телефон Зои Васильевны проиграл такты из «Города, которого нет» Корнелюка. На экране высветилось: без имени. Поморщившись, – она не любила безымянных звонков – Зоя нажала «ответить».

– Добрый день, Зоя Васильевна! – разумеется, голос она узнала сразу, но ушам своим не поверила.

– Здравствуйте, а-а-а, – зазаикалась она, соображая, как бы это поделикатнее удостовериться.

– Я, я, вы не ошиблись. Ваш новый знакомый Акылбай. Шаман, если угодно.

– А откуда же у вас номер моего телефона?!

– Попросил у вашего старого знакомого, Вадима Сергеевича. Вы не против?

– Ну… раз это теперь свершившийся факт…

– Зоя Васильевна, вы у костра в ночной степи давно сидели?

– Дай Бог вспомнить… кажется, вообще никогда не сидела…

– И на звезды, как я рекомендовал, не смотрите?

– Да все, знаете ли, некогда… И комары не позволяют, – решила сыронизировать.

– А я хотел пригласить вас с подругами к ночному костру.

Значит, не сидит в КПЗ. Значит, все же не виноват!

Мерзавец Бурлаков до сих пор так и не счел нужным поделиться ходом следствия. И Лида хороша! Душечка! «Зачем мне жизнь без Гарика, не вижу смысла ни в чем, не живу, а доживаю»! А теперь в рот Бурлакову заглядывает и живет его интересами.

– А вы что, камлать собираетесь? – враз повеселела, но все-таки слегка подкузьмила Зоя.

– Я перед публикой не камлаю. У меня день рождения через несколько дней.

– Даже не знаю, – заколебалась, было.

– Если вы чего-то опасаетесь, то напрасно: три таких храбрых женщины! И гостями будете не только вы, еще два ваших новых знакомых и моих старых друга: Шпигалев Дмитрий Евгеньевич и Хромосов Дмитрий Юрьевич.

– Хорошо, я поговорю с подругами. Спасибо за приглашение! Только Люся вряд ли сможет…

– У маленькой отважной женщины проблема?

(Люся потом, изображая полнейшее равнодушие, переспросила: так и сказал? Так и сказал, подтвердила Зоя, «у маленькой отважной женщины»).

– Я бы сказала, что проблема разрешилась.

– Что ж, передайте ей от меня огромный привет и благодарность. Я рад, что теперь у нее все будет хорошо.

– Ну, кто же это знает!

– Я знаю! – он засмеялся своим чудесным хрипловатым смехом. – Не забывайте, с кем имеете дело.

Проблема Люси разрешилась так. Однажды позвонили в дверь. Люся, прилегшая вздремнуть, чертыхнулась и, встрепанная, в халате, вышла поглядеть, кого черт принес так не во время?

Открыла дверь – и сразу же попыталась ее захлопнуть: окатила волна ужаса. За дверью стоял ее бывший муж Толик! И он успел сунуть ногу в щель до того, как дверь полностью затворилась. Руки-ноги у Люси стали ватными, и голос пропал – не получалось даже послать его внятно куда-нибудь далеко и надолго.

Ну с чего бы ему являться? Столько лет прошло, она и думать о нем перестала! Перегорела, умерла и заново родилась, и эту новую жизнь уже почти прожила, сколько там той жизни осталось. Нет, недаром он ей начал сниться в последнее время!

Из комнаты в коридор выплыла Ксюня, волоча по полу пузо. Нет, не пузо – пузано грандиозо! После двух лет затишья Ксюня надумала тряхнуть стариной и пережить еще раз счастливые мгновенья материнства. Штук шесть там будет, не меньше.

Ксюня, словно беспозвоночное животное, вытекла в дверную щель и стала тереться о Толикову брючину, вставая дыбки, как лев на найденной Милой пряжке. Она ни к одному мужику так не ласкалась, мерзавка: ни к изредка приезжавшему в гости Игорю Николаевичу, ни к зачастившему в последнее время, якобы к Люсе на огонек, Бурлакову, окучивавшему в то время Лиду. Даже навещавшему ее по большим праздникам сыну не демонстрировала Ксюня теплых чувств, а тут – на тебе! Толика она и не знала вовсе, в Люсином доме появилась уже после его ухода. Предательница!

– Люся, – сказал Толик, – я медленно умираю, день за днем. Я без тебя не могу.