Снова долгое молчание. Грейс уже заметила: мало того, что взрослые боятся друг друга, так из них еще и ни слова не вытянешь. По крайней мере, когда речь идет об их собственной жизни. А вот читать лекции детям – это запросто, тут они большие мастера.
– Мы с Марвином были очень близки, – сказала миссис Хинман. Так тихо, что Билли, наверное, ничего не услышал. – Из-за него я потеряла многих своих друзей, даже самых старых и дорогих, хотя в те годы я бы не призналась себе в этом. Позволила судьбе развести нас в разные стороны. Не знаю даже почему. Так было проще. Нам с Марвином легче жилось вдвоем. Меньше ссор и обид, меньше непонимания… всего того, что случается, когда в нашу жизнь приходят другие люди. Но под конец мы с Марвином отдалились друг от друга… Ох, не знаю даже. Со стороны-то все было как прежде, никто бы не заметил разницы. Однако чего-то не хватало. Как будто пустота какая-то. Так сразу и не объяснишь.
Воцарилось неловкое молчание. Казалось, что невозмутимость сохраняла только Грейс. Рейлин разглядывала ногти, Фелипе притопывал ногой. Даже Билли сидел у своей двери с ужасно расстроенным видом, хотя девочка была уверена, что он не слышал и половины.
Миссис Хинман сидела очень прямо, сложив руки на коленях, а на лице у нее застыло такое выражение, будто она только что выслушала какую-то возмутительную историю и теперь всем своим поведением демонстрировала неодобрение.
– Что ж, отличное начало собрания, – сказала Грейс, чтобы никто не успел подумать ничего другого. – Кто следующий?
Ни звука в ответ.
Ни с того ни с сего на пороге возник еще один гость, резко грохнув открытой дверью о стену. Вздрогнули все, включая Грейс.
Девочка обернулась и увидела Иоланду. Очень, очень злую Иоланду.
Рейлин поднялась на ноги:
– Ой, здравствуйте…
– Какого черта вы забрали Грейс от родной матери? – спросила Иоланда.
Грейс торопливо вклинилась между ними, пытаясь предотвратить ссору. Ну, или хотя бы чуть-чуть ее пригасить.
– Это я все придумала! – сказала она.
– Ты? Сама захотела, чтобы тебя забрали от мамы?
– Мы просто решили, что… Ой, ну вот, опять слово забыла. Чем мы хотели перестать заниматься?
– Попустительством, – подсказала Рейлин, по-прежнему настороженно глядя на Иоланду. – Мы хотели перестать потакать твоей маме.
– Ах вот как! Тогда объясните мне, с каких пор позволять человеку воспитывать собственного ребенка – попустительство?
– Я объясню! – завопила Грейс. – Дайте я, я все знаю. Понимаете, мама спала целыми днями, а наши замечательные соседи за мной присматривали, но потом мы решили, что если продолжать в том же духе, то мама будет преспокойно глотать свои таблетки и дальше. И ничего хорошего из этого не выйдет. Тогда мы подумали: ведь иногда человек исправляется, если боится потерять что-нибудь очень-очень важное, ну, знаете, вот меня, например. И мы сказали маме, что ей нельзя меня видеть, пока она не исправится.
Несколько мгновений Иоланда молчала. По лицу было совершенно непонятно, о чем она думает.
– Да это же просто отличная идея! – воскликнула она наконец.
– Правда? – переспросила Грейс, удивившись ее энтузиазму.
– Ты сама все придумала?
– Нет. Мне мистер Лафферти посоветовал.
– Сама она тоже постаралась, – сказала Рейлин.
– Значит так, – объявила Иоланда. – Я сейчас спущусь к твоей маме и скажу, что сегодня ей чертовски не повезло, потому что я на вашей стороне. Она, конечно, разозлится, но ничего. Переживет. Сколько ей надо продержаться без наркотиков, прежде чем вы вернете Грейс?
Тишина.
– Хм… Мы не подумали о сроке, – сказала Рейлин.
– Тогда надо подумать. Потому что у нее бывают просветления на пару дней, но не больше. Только успеешь обрадоваться, а она за старое. Давайте установим срок в месяц. Я тоже хожу на собрания анонимных наркоманов, так что прослежу за ней без проблем.
Все переглянулись между собой.
– Хорошо, – ответила Рейлин.
– Договорились! – Иоланда вылетела из квартиры.
– Странно получилось, – заметил Фелипе.
– Зато закончилось хорошо! – ответила Грейс. – Ладно, не отвлекаемся, у нас собрание.
– По-моему, собрание надо отложить, – сказала Рейлин. – Вдруг твоя мама рассердится после беседы с Иоландой? Нам не стоит сидеть здесь с открытой дверью. Да и Билли уже не с нами.
Грейс выглянула на лестничную площадку и вздохнула: дверь в квартиру Билли была закрыта, и он сам, судя по всему, надежно спрятался внутри.
– Надо с ним поговорить, – сказала она.
– Знаешь, – Грейс обратилась к Билли, который сидел на диване, съежившись в комок и обнимая кошку, – я хочу, чтобы ты пришел к нам на школьный концерт. Зрителем. Посмотрел бы, как я танцую, похлопал бы.
Билли фыркнул. Будто услышал смешную шутку. Будто даже не допускал, что Грейс может о таком попросить.
– Нет, серьезно, – сказала она.
Билли резко побледнел, хотя и так не отличался особым румянцем.
– Грейс, ты же знаешь, что я не могу.
– Нет, можешь!
– Грейс, я…
– Билли, послушай: ты хочешь остаться дома, потому что так проще? Или хочешь поразить всех своим блеском?
Он бросил на нее обиженный взгляд.
– Так нечестно.
– Меня ты спрашивал точно так же!
– Это совсем другое дело.
– Почему?