И сын оказался прав. Полина в очередной раз сделала как я хочу. Хотя хотела всем показать, что это ее решение. Так всегда было, моя жена мне никогда не возражала. А если это и происходило, то она все равно меняла свое решение. А еще она всегда мне верила… Как я не уберег их?! Как я мог вообще позволить такому произойти?! Сжимаю голову руками и начинаю молиться. Нет, я не знаю молитв, я просто тихо прошу Бога, чтобы все обошлось. Я прошу его дать мне второй шанс. Все исправить и сделать свою семью самой счастливой.
Мой телефон начинает вибрировать и мне приходится выйти из палаты. Мне все равно кто там, я отвечаю на автомате, не смотря на дисплей.
— Вадик, у нас родилась девочка, — кричит мне мама.
— Как родилась, ещё не время, — начинаю ходить по коридору из стороны в сторону, кажется ещё немного и я свихнусь.
— Ну так бывает. Но врач убедил меня, что все будет хорошо.
— Как Полина?
— Полина…, — моя мать начинает мямлить, словно не хочет мне чего-то говорить.
— Мама, что с Полиной?! — начинаю кричать на весь коридор, ловя на себе недовольное шиканье проходящей медсестры.
— Она потеряла сознание во время родов и ей сделали кесарево… — меня почему-то шатает, словно я пытаюсь выстоять во время бури. Хватаюсь за подоконник, прислоняясь лбом к холодному стеклу.
— Мама, приезжай, пожалуйста, сюда и побудь с Кирюшей. Когда он проснется, он должен видеть родных людей, а не врачей.
— Вадик, как так? Как это все произошло? Что вообще творится? — причитая, тараторит мать.
— Это все из-за меня. Это я виноват… — все, что я могу сказать. Мне кажется, я больше не могу нормально дышать, глотаю воздух, открывая рот, а надышаться не могу. Мать до сих пор меня не понимает, что-то ещё говорит и задает вопросы, но я ее уже не слышу.
— Мама, приезжай скорее, я хочу видеть свою жену и дочь, — проговариваю я, скидывая звонок. Опускаюсь на стул в коридоре и сжимаю тяжелую голову. Мой телефон начинает вновь вибрировать, сводя меня с ума.
— Да, — все же отвечаю, зажмуривая глаза, потому что комната начинает кружиться.
— Вадим, он заговорил, — сообщает мне Сава.
— Кто заговорил? — разум вообще отказывается воспринимать дополнительную информацию, голова разрывается.
— Жилин Сергей Алексеевич, так зовут того, кто хотел похитить твоего сына.
— Продолжай, — встаю со стула, вновь поворачиваясь к окну пытаясь прийти в себя.
— Он просто наемник. Причем не очень хороший. Я вообще не понимаю на что они надеялись.
— Сава, мать твою, не тяни время, кто его нанял?!
— Шульц. С деньгами и связями можно управлять людьми даже из изолятора. Они хотели потребовать снятия обвинений и передачу всего твоего бизнеса.
— Ясно, держать мразь в подвале. Записать все его показания. Я позже решу, что с этим сделать, — скидываю звонок, и чувствую, как мне становится хреново. Вот к чему привел твой образ жизни, Вадим. Из-за мимолетного траха семилетней давности твоя семья разрушилась, твой сын в тяжелом состоянии, жена после операции, а дочь родилась недоношенной. И я такой мудак, что даже не помню лица той бабы. Я вообще не помню их лиц и голосов. Ну что Вадим, стоила ли твоя похоть твоей семьи? Меня ужасно пугало, что Полина теперь не простит меня никогда. А я сдохну без нее. Нет, я, конечно, могу ее заставить быть со мной, но я хочу другого. Я любви ее хочу. Настоящей как раньше, безграничной. Но теперь, похоже, я все разрушил окончательно. Я сам себя простить не могу. Хочется разбежаться и раскроить себе череп об стену, но я не имею на это права. Я должен идти и принимать свою реальность захлебываясь в собственной боли. Я теперь так много должен своей семье.
Глава 14
Вадим.
Моя девочка такая маленькая совсем крошечка. Смотрю на нее через стекло и сердце болезненно ноет, обливаясь кровью. Глаза нещадно щиплет от подступающих слез. Эмоции захлестывают, душа разрывается. Моя маленькая Евочка, моя доченька. Красненькая, сморщенная немного, но все равно красивая. Зажмуриваюсь, не в силах больше на нее смотреть. Меня выворачивает наизнанку от вины за то, что мои дети и жена сейчас страдают из-за меня. Со стоном упираюсь лбом в стекло, вновь открываю глаза и стискиваю челюсть, чтобы не завыть в голос.
— Вы муж Покровской? — спрашивает меня женщина средних лет, выходящая из комнаты за стеклом, где лежит моя дочь.
— Да, как моя дочь?