Не отверну лица

— Если разрешат, если разрешат, — передразнила его Валя обиженно. — Может, разрешите поцеловать вас на прощание без позволения вышестоящих? Или во всем нужна дисциплина?

Валя тихонько прильнула здоровым плечом к груди Данчикова и, когда он наклонился к ней, поцеловала его в губы. Она хотела сразу же убежать, рванувшись прочь, но как-то нелепо взмахнула рукой, и опустилась на снег. Данчиков поднял ее. Она не сопротивлялась его грубым прикосновениям, смеялась, хотя остановить слезы ей так и не удалось. Вскоре с помощью санитарки она перешла по скользкому дощатому трапу в самолет.

Моторы взревели, пыля снегом. Но они не могли заглушить отчаянного ребячьего крика и ликующих возгласов партизан, желавших доброго пути крылатому первовестнику Большой земли.

Не обошлось в эту последнюю минуту и без курьеза. Когда самодельный трап был уже убран, дверца фюзеляжа отворилась. Из темнеющего проема показалась костлявая фигура Оскара Тиссена. Фашистский миллионер успел дважды поклониться, прежде чем его оттащили от дверей. Данчиков отвернулся, увидев в проеме двери согнутую фигуру Тиссена.

2

Лишь стихли моторы ушедшего обратным курсом крылатого гостя, как в землянках и у костров поначалу опасливо, шепотком, а затем с нескрываемым задором заговорили о предстоящих крупных боях с карателями. И без того бурная событиями жизнь народных мстителей оживилась, точно в нее влилась свежая струя.

Гордей Пунин гнал от себя наиболее любопытных командиров, жаждущих разъяснений, строго вглядывался в лица приближенных к нему по роду службы людей и отчитывал комиссаров за недостаточную воспитательную работу в соединении.

Но ручьи текли и под снегом, чувствуя приближение весны. Кто-то видел в соседних лесах на границе с Белоруссией крупные отряды украинских партизан, готовящихся к рейду в глубокий тыл врага; другие слышали о том, что и белорусы, и украинцы, и, вероятно, соединение Пунина — все ждут приближения наступающих частей Красной Армии, чтобы объединенными усилиями сделать прорыв, расколоть немецко-фашистский фронт надвое и пропустить по этому коридору до самой границы ударные соединения красноармейцев. От этих разговоров веяло чем-то праздничным, росло предчувствие близкого освобождения от оккупантов. В хорошее человек верит охотнее...

Пунин понимал преждевременность таких настроений. Но был бессилен приглушить разговоры. По тому, как он нервничал, отчитывая шептунов, и грозился расстрелом за «понапрасную болтовню», было ясно, что разговоры «дымились» не без огня. Данчиков не принимал никаких мер для погашения слухов, сам относился к ним с интересом, злясь на «старика» за то, что ему, партизанскому командиру, приходится узнавать о планах Пунина «на базаре».

Между ними чуть не произошла размолвка. Это случилось под утро, в конце февраля. Всю ночь Гордей Данилович просидел в штабе Данчикова, нанося на новую карту-трехверстку, присланную из Москвы, все, что было отмечено к тому времени на схеме зоны Лотнянской машинно-тракторной станции. Старик ради уточнения опросил двух партизан, недавно побывавших в Лотне, велел по очереди привести всех пленных, доставленных оттуда в последнее время. С особой тщательностью он расспрашивал Полтора Ивана и Митю, не разрешив им отлучаться всю ночь. Напрасно Данчиков выжидающе поглядывал в лицо партизанскому «отцу». Закончив свое дело, Пунин сложил карту в полевую сумку и вышел во двор, где его ожидали розвальни.

Данчиков прыгнул в сани вслед за Пуниным.

— Ну что теперь? — еле сдерживая себя, тихо спросил Данчиков.

— А ничего, — нехотя отозвался командир соединения. — Покажу все это в Москве... Если поменьше будешь допрашивать меня, а побольше — лотнянского коменданта, то, может, с твоего края начинать будем. — И снова фраза будто застряла у старика в горле. — Кстати, очень жалко, что вы спугнули Бюттнера. Тот тихонький был: «не тронь меня — и я не трону». Мы бы его смяли в один заход, без шума. А новый — как его? Визе, говоришь?

— Гельмут Визе, — подтвердил Данчиков.

— Новый может всю твою схему севооборота за одну ночь переиначить... Гляди мне тут, с глаз его не спускай! — погрозил Пунин, по-атамански взмахнув плетью перед лицом Данчикова.

— Значит, все это правда? — спросил командир бригады, имея в виду слухи о готовящемся рейде в тыл врага. Он привстал на колени в ожидании ответа.

Старик, озорно блеснув глазами, толкнул комбрига с саней.

— Правда тоже может неправдой оборотиться, если потревожить до времени!

Данчиков мягко опустился на сугроб. Тут же, в ребячьем азарте, он скомкал большой снежок из липкого снега и запустил его в старика.

Утром Пунин вылетел в Ставку.

В Москве, слушая рапорты других партизанских вожаков, Гордей Данилович с завистью отмечал, что товарищам по оружию удалось сделать больше, чем его соединению, гордился своими людьми, когда в Кремлевском зале звучали их боевые имена.