Не отверну лица

Вероломный враг оторвал нас от мирных дел, разорил наши жилища. От руки оккупантов уже приняли смерть многие друзья ваши и родственники. В лихую годину вы собрались здесь под боевые знамена для мщения, чтобы заодно с Красной Армией отогнать поганое нашествие от родных сел и городов. Вы правильно поняли, что одолеть коварного и хорошо вооруженного врага можно только сообща, все разом. Ваше презрение к врагу, ваша любовь к родной земле помогли в короткий срок создать крепкую боевую семью, которая успешно прошла первые испытания.

Генерал смолк, глотнув морозного воздуха, мельком обозрел замерших в напряженном ожидании партизан и продолжал:

— Немецко-фашистские орды получили первый удар под Москвой и откатились почти до ваших мест. Но враг устоял на этот раз. Потребуется, наверное, не один такой заход, чтобы повалить его наземь. Теперь приспело и ваше время, друзья. Нужно, партизаны, покрепче ворошиться у Гитлера в утробе, чтобы его, проклятого, тошнило от ваших ударов!..

Холмов вдруг заговорил о другом, прямо глядя в открытые лица партизан. Лишь голос его стал немного тише, взволнованнее, будто на исповеди:

— Я вижу много горя в ваших глазах. Ваши хаты стояли ближе к краю. Они первыми запылали от факелов. Горька правда, но многих из вас мучит вопрос: как могло все это случиться? Я не побоюсь вам ответить не только потому, что привык на миру, как на духу, все говорить прямо, а и по поручению старших. Не доглядели. Ошиблись малость. И не малость даже. Не обессудьте, солдаты. Можете обругать старого батарейца Холмова матерным словом, а то и высечь — я тоже виноват в своей доле... Давайте сейчас сообща думать — правые и виноватые — как нам самого главного виновника наших бед наказать — Гитлера и его пиратскую державу... Вы верите моему слову, партизаны? — внезапно спросил Холмов.

Он видел, как несколько бойцов в скорби опустили головы при словах о гибели родных и друзей. Маркиан Белов оперся на плечо рослого знаменосца. Но он первым отозвался на смелый вопрос генерала:

— У нас нет ни на кого обиды, генерал, кроме как на Гитлера. Вместе проглядели беду, вместе будем судьбу делить. Можете так и передать в Москве.

Слова партийного вожака поддержали сразу несколько человек.

— Верно сказывает Маркиан!

— Постоим за родную землю, как отцы наши стояли!

— Разнесем гадов в клочья!

Престарелый Евсеич, подслеповатый и оттого больше всех приблизившийся к Холмову из строя, сказал, когда совсем стихло:

— Ты генерал, не жми у нас слезу горючую туточки... Немец нас уже научил во как за Советскую власть держаться! О бедах своих поголосим опосля, если удержу не станет. Скажи нам прямо, по-партизански: под какое место нам хрястнуть Гитлера отседова, чтоб, значится, у прохвоста глаза на лоб полезли, едри его туды-сюды... Вот что нам нужно, генерал.

— Хвост ему прищемить надо, кобелюге блудному! — закричали сзади Евсеича.

— Чтоб и двора своего не узнал, когда бежать отсюда кинется через всю Европу!

— Чтоб и племени фашистского не осталось после войны на всей земле!

— Ближе к делу, генерал! Выкладывай, что там в Ставке для нас обдумали, — заключил Маркиан Белов.

— Дела просите? Дело не ждет — это верно! На днях получите боевое задание. На важное дело посылаем вас, товарищи бойцы бригады Данчикова. Не оплошайте! Бейте промежду рог его проклятого! Штык загоняйте фашисту в мягкое место, чтобы голова не качалась! Путайте его, сукина сына, по рукам и ногам, хватайте за горло! Чем беспощаднее будете к врагу, тем скорее настанет день освобождения!..

Его не дослушали. Бригада загудела. Над головами партизан заходили карабины и автоматы.

— Мы готовы, генерал!

Выждав, когда наступит тишина, Холмов объявил привычно:

— Спасибо за службу, партизаны!

Ему ответили нестройным хором кадровики, не позабывшие уставных порядков на этот счет. Остальные кричали кто что.

Холмов, вовсе не замечая этой неорганизованности, закончил, широко улыбнувшись:

— А теперь, разрешите мне по поручению Советского правительства вручить боевые награды тем из вас, кто уже проявил себя достойно...

К этому времени на небольшой заснеженный холмик у края буерака был поставлен застланный кумачом стол. Подле стола валялся объемистый фибровый чемодан генерала и свежий пеньковый мешок на нем.

Генерал нагнулся и осторожно поднял тяжелый чемодан на стол.

Первым был приглашен Геннадий Веретенников. Перед генералом стоял обветренный студеным воздухом войны, раздавшийся в плечах командир. Но он по-мальчишески волновался, получая Золотую Звезду за первый свой солдатский подвиг.

Генерал весело называл фамилии партизан, иногда искажая их, что вносило оживление в рядах. Каждому он пожимал руку, вручая награду. С особой теплотой он обхватил двумя руками мощную правицу Ивана Еремеевича Гудилина. Генерал порывисто обнял богатыря за плечи, осмотрел его с головы до ног, дивясь размеру его плетеной обуви, и с затаенной улыбкой покосился на лежащий рядом мешок, о котором все забыли в эту торжественную минуту.