Не отверну лица

— Эй, у кого из вас в ранце жезл русского диктатора? Путь на Москву открыт! Это, — он указал на труп лежащего старика Белова, — последний защитник Москвы... Где мой сегодняшний трофей — русский миномет?..

Вскоре прозвучала его команда приготовиться в путь.

Лейтенанта взяли под мышки, оттащили к машине. В кабине его придавили окороком и сунули в руки фузею.

Уехали с хутора не сразу. Густав помнил, что у Роальфа Линца и Манфреда Остерзее долго не заводился мотоцикл. Колонна объезжала их, вписываясь в кривую дорогу на Сосновку. Роальф и Манфред катили свой мотоцикл до поворота, махали пилотками, прося помощи. И тот и другой плохо разбирались в моторе.

Суровый шум леса осуждающе гудел, перекатывался над их головами. Густав, ведя легковую автомашину Копфа, бросил своему командиру через плечо:

— Господин лейтенант, вы рассчитывали ночевать не в Сосновке, насколько я помню...

— Я предпочитаю русской избе немецкое кладбище. Эта женщина передавит нас, как щенят.

В руках офицера уже не было фузеи. Окорок валялся у него под ногами.

Не дождавшись возвращения двух солдат, ночью зондеркоманда выгнала всех взрослых и детей хутора Белове на поиски пропавших. Когда трупы «императора» Японии и «губернатора» Гибралтара были разысканы, Копф приказал разогнать Беловых по домам, запереть двери снаружи, а дома зажечь. Для острастки солдаты должны были постреливать в гигантские костры, пока не обрушится кровля.

Стрелял в горящую избу и Густав. Он никак не мог справиться с ознобом, хотя ресницы его обгорели и щеки пылали от жара. Копф не предусмотрел силу огня. Он установил слишком короткую дистанцию для оцепления места огненной казни.

Копф был трезв. Взгляд его выражал готовность загнать в бушующее пламя всякого, кто ослушается его приказа.

«Магараджа» впервые на этом пожаре почувствовал отвращение к себе. Неприязнь к Копфу у него сформировалась еще со времени рытья ненужной траншеи...

Густаву казалось, что за спиною Копфа возвышалась свирепая фигура Шоора.

5

«Здравствуйте, дорогая тетушка Элизабетт!

Прошло уже шесть недель со времени последней нашей встречи на фрейбергском вокзале, прежде чем я отважился засесть за это письмо, хотя от вас получил и поздравительную открыточку в Полтаве (спасибо!), и пакет со сладостями в Брянске (очень вкусно!). Шесть бесконечно долгих недель! За это время я так изменился, что не узнал бы сам себя, если бы свершилось чудо и жизнь моя попятилась назад и если бы солдат Густав Мюллер встретился лицом к лицу со своим двойником-студентом...

Представьте себе, я мечтаю о такой встрече с самим собой, хотя боюсь ее, как страшного суда. Я согласен на любой другой путь к самому себе, но только не тот, по которому шел последние недели.

Начиная свою военную карьеру, я был обязан только трем людям: фюреру, поклявшись выполнять все его высочайшие веления и команды его офицеров; вам — обещал писать о своих впечатлениях; профессору Раббе — дал слово думать...

Вот вкратце отчет о моих впечатлениях:

20 сентября. Деревня Белово. Сначала убили старика, затем сожгли хутор со всеми его обитателями.

26 сентября. Узловая станция Хутор Михайловский. Расстреляли четырнадцать евреев и активистов.

3 октября. Село Алтухово. Сожгли дотла. Население отказалось выйти из лесу, чтобы начать мирную жизнь на условиях, предложенных нами.

Между прочим, в Алтухово произошла беседа с представителями местной власти. Именно об этом мне хочется сегодня рассказать вам. Это было удивительно, уверяю вас.

В комендатуру вошел (вернее, вошли двое, но о втором чуть позже) с помятой немецкой листовкой пожилой мужчина. Он представился делегатом от населения, спрятавшегося в лесах, и был принят господином Копфом весьма любезно. Осведомившись, чем намерена заниматься в поселке немецкая комендатура, посланец от населения безбоязненно заявил о существовании избранного здесь Совета, который не думает уступать власти.

Копф попросил разъяснить, что это означает конкретно.

Дальнейшая сценка умилила бы профессора Раббе с точки зрения правовых положений.

— Вы должны немедленно покинуть территорию района, пока живы, — с невероятной откровенностью заявил красный делегат.

Копф не поверил моему переводу и приказал уточнить. Пока я копался в словаре, проверяя значение отдельных слов этой суровой фразы, Копф разглядывал этих русских, пришедших заявить о своей непокорности нам.

— Если вы не уйдете с нашей земли подобру-поздорову, мы всех вас уничтожим, — разъяснил старший.

Копф побагровел. Приподнимаясь из-за стола, он расстегнул кобуру пистолета. Я понял, что из-за вспыльчивого характера моего офицера интересная дискуссия может внезапно прекратиться. Я перевел неточно:

— От кого поступило такое приказание? Здешний комендант, господин Копф, подчиняется только уполномоченному войск СД при гебитскомиссаре...

— То, что я сказал, решение народа. Он один является здесь полновластным хозяином! — последовал ответ бородатого.

Подождав, пока я переведу, парламентер добавил:

— А офицерской пули я не боюсь. Можете передать, что если он тронет меня, то взлетит на воздух вместе с комендатурой.