Не погаси огонь...

Серго любил этот город. Ужасный. Прекрасный. Не сравнимый ни с одним другим в целом мире. Огнедышащий ад. Тартарары, дьявольские подземелья, вырвавшиеся на озаренное солнцем лоно. Баку построили тамбовские плотники и «амшара» – беднота со всего Прикаспия и Персии. Сам дьявол не разобрался бы в пестроликом его населении. Могучий амбал-азербайджанец – переносчик тяжестей, играючи вкатывающий на плечи бочку с колесной мазью; чумазый перс-тартальщик; мистер в цилиндре – чиновник английского акционерного общества «Аноним» и мсье в цветной косынке на шее – представитель «Французского анонимного общества»… Дома с плоскими крышами. Балконы над узкими улочками – навстречу друг другу. Шумная, скандальная, откровенная жизнь. Двери магазинчиков, лавчонок, мастерских, духанов, тиров – все растворены. Во многих домах дверь с улицы отворяется прямо в комнату, все видно насквозь. Так и говорят: «Я живу в растворе». Зато окна – в решетках. Чем состоятельней хозяин, тем причудливей узор, крепче прутья. Зачем же решетки, коль «раствор»? «Чтоб к жене не полез, ах-ха-ха!..»

В таком же «растворе» на I Параллельной улице была раньше их «Нина», подпольная типография, которую так и не выследили охранники. Войдешь – москательная лавка. А в соседней комнате, в спальне Кати и Георгия Твалиашвили, в стенном шкафу под постельным бельем – лесенка в подвал. Подвал большой. Он уходил под конюшню соседа, старика азербайджанца. Старик был глухой, а все же услышал стук печатного станка. Пришел с боязливым поклоном: «Вы деньги печатаете? Я бедный человек…» – «Молчи – будешь вознагражден за молчание!»… Что в том доме сейчас?..

Море открылось сразу и широко, по всей подкове бакинской бухты. Два мыса, слева и справа, уходили к горизонту, как две желтые руки, обнимающие синь. И если сам город по первому впечатлению жил праздно, то порт и залив ворочали неустанно напряженными черными, лоснящимися мускулами. Сновали по сходням грузчики. Громыхало железо. Подавали голоса пароходы. На набережной теснили друг друга доки, эллинги, ремонтные, чугунно-медно-сталелитейные, механические, котельные, заклепочные, бондарные, мыловаренные и прочие заводы и мастерские, стискивая закопченными зданиями площадки пристаней. Каждая фирма, каждое акционерное общество и каждый состоятельный, уважающий себя коммерсант имели собственные причалы. Столпотворение на берегу дополнял полнейший хаос в заливе; можно было только удивляться, как ловко увертываются посудины от столкновений. И все же в этом кажущемся всеобщем беспорядке находилось место каждой бочке, каждому тюку, любому большому и малому «корыту».

Серго любил море, знал моряков, легко различал и узнавал пароходы. Одноликие для непосвященного, эти ковчеги имели свое имя и свое лицо. Компания «Кавказ и Меркурий» называла принадлежащие ей суда именами императоров, великих князей, на худой конец – генералов и адмиралов. Товарищество братьев Нобель, не только промышлявшее нефтью, но и имевшее на Каспии целый флот, величало баржи «Магомет», «Дарвин», «Сократ», «Спиноза», «Будда», «Зороастр». Акционерное же общество «Сормово» обращалось к былинным именам – Святогору, Микуле, Добрыне, Илье Муромцу. А тихоходы-буксиры были «Эдечками», «Манечками», «Гришками» и «Ванечками»… Сколько нелегальной литературы переправил Серго на этих пароходах!..