Не погаси огонь...

Они пересекли двор, снова гуськом втянулись в узкую дверь, по железной лестнице начали подниматься на самый верх, под крышу, и наконец очутились в комнате, которая, судя по каменному полу и специфическому запаху, была одним из типографских помещений. Но сейчас осталась лишь одна наборная касса в дальнем левом углу. На ней стоял бюст Карла Маркса (накануне Гавлена и Серго принесли его сюда из кабинета председателя Антонина Немеца). Посреди комнаты было сдвинуто несколько столов, покрытых черной клеенкой, вокруг – тонконогие венские стулья. По обе стороны от дверей щетинились крючьями две круглые железные вешалки. Пощелкивали калориферы водяного отопления. От начищенных до блеска чугунных пластин струилось тепло. На полу у окон были сложены кипы газет. По верхнему листку крупно выделялось: «Социал-Демократ». На столах стопками лежали газеты и брошюры.

Многие, еще незнакомые друг с другом, успевшие обменяться лишь улыбками и осторожными фразами, уставшие от напряжения последних недель и дней, вдруг разом почувствовали себя уютно и легко в этих стенах, через которые доносился гул типографских машин, а в калориферах по-домашнему сверчало.

– Прошу, товарищи! – с картавинкой проговорил невысокий, еще молодой, но уже облысевший человек, коротким взмахом ладони приглашая к столам. И когда все расселись, не сдерживая волнения, торжественно сказал: – Разрешите Шестую Всероссийскую общепартийную конференцию Российской социал-демократической рабочей партии считать открытой!

Было десять часов утра.

Владимир Ильич выступил с речью, в которой горячо приветствовал делегатов и наметил основные задачи предстоящей работы. Затем он предоставил слово товарищу Серго – для доклада о деятельности Российской организационной комиссии.

В этот день Антон шел на Поварскую.

Новый паспорт оказался надежным, и не возникло никаких помех на всем пути от границы до Питера. Приехал Антон вчера. Соблюдая все меры осторожности, чтобы избежать «хвостов», поспешил на Гребецкую. Открытая форточка в квартире на третьем этаже, герань на подоконнике, сумка с провизией, вывешенная снаружи, – все это были приметы того, что явка не провалена.

Так оно и оказалось. Но с первых же слов хозяина квартиры он понял, что с Семеном случилась беда.

Что теперь делать. ему в Питере? Если бы он встретился с Семеном… Но сейчас… Страшно?.. Будто подступил к самому краю пропасти и почувствовал зыбь под ногами. Если он не ошибся, милый доктор сообщил уже о нем из Парижа в Питер. Передал его приметы. Что ж… Он вспомнил давнее-давнее. Тогда сказал ему эти слова Леонид Борисович: «Лишь час опасности – проверка для мужчины». Кажется, из Шиллера… А вот уже и их собственное: максимальный срок работы большевика-нелегала от ареста до ареста – полгода. Тоже слова Красина. Антон бежал в июне. Значит, уже седьмой месяц. Если он не пойдет, сколько еще бед может обрушиться на его товарищей. Он должен пойти!.. Должен!..

В короткие минуты дремы его окутывал, душил тюремный смрад; Антон слышал окрики конвойных, кандальный звон… Стряхивая сон, с горечью думал: опять погонят по этапным трактам в окружении нацеленных штыков. Опять рудники и тысячетонное отчаяние… Можно не ходить – ведь никто не побуждает его: он свое задание выполнил. Выполнил?.. Свой долг перед памятью о Федоре, о Жене?.. Долг перед Камо?.. Если он не пойдет, то как после этого сможет посмотреть в глаза Юзефу и Серго – всем, в ком предстает образ его партии? Сможет посмотреть в глаза Ольги?.. «Если не я – то кто?..» Скольких людей вела эта мысль…

Но вдруг, уже под утро, понял – он не пойдет. Не потому, что струсил, нет! Ему было бы легче пойти. Но он не имеет права. Надежда Константиновна сказала: он должен остаться в Питере и ждать задания от Большевистского центра. Он частица партии, а партия намерена дать ему какое-то задание, которое необходимо будет выполнить. Да, будь на его месте эсер или анархист – тот бы, наверное, ринулся очертя голову…

Однако проверить свою страшную догадку он обязан.

Утром Путко сказал хозяину дома:

– У вас есть знакомый парень, внешне хоть чем-то похожий на меня? Но только чтобы никакого отношения к партийным делам не имел!

Рабочий оглядел Антона:

– Пожалуй… Соседский Колька. Только пьет, шельма.

– Тем лучше. Можете сделать так, чтобы он, одевшись поприличней, в два часа пошел на Поварскую? Но чтобы не вы его послали.

Мужчина поскреб в затылке.

– Могу. Через сноху. На Поварской магазин скобяных товаров хороший. Можно туда. А Колька, если штоф пообещать, хоть на Голодай побежит пехом… А зачем?

– Так надо. Запомните: точно в два пополудни.

Хозяин квартиры зачем-то понизил голос:

– Извини, конечно, товарищ… Не положено спрашивать: что, зачем, – он замялся, – а все же… Зачем тебе нужон этот Колька?

– Проверить одно очень важное для партии дело.

– Ясно-понятно… – Рабочий переступил с ноги на ногу. – А все же… А что ему, Кольке, может грозить?