Не погаси огонь...

Гусейновым в действительности оказался Григорием Константиновичем Орджоникидзе. Орджоникидзе в 1908 году Тифлисской Судебной Палатой за Государственное преступление был приговорен к ссылке на поселение и был сослан в дер. Потоскуй, Пинчугской волости, Енисейского уезда и губернии, откуда в 1909 году бежал и, как скрывшийся, разыскивался Циркуляром Департамента Полиции от 30 ноября 1909 года за № 126048/119 ст. 20084, а посему дело о нем передано на распоряжение Прокурора С.-Петербургского Окружного Суда».

Спустя несколько месяцев Григорий Орджоникидзе был приговорен к трем годам каторжных работ с последующим поселением в Сибири пожизненно. Его заковали в кандалы и бросили в Шлиссельбургскую крепость.

Летом того же 1912 года Юзеф отправил из Кракова в село Орлинга, Иркутской губернии, – туда, где находилась в ссылке его жена, – короткое письмо:

«Зося, моя дорогая!

…Любовь зовет к действию, к борьбе… У меня сейчас ежедневно с раннего утра утомляющее и поглощающее весь день занятие вместе с другими. Быть может, через несколько дней я напишу тебе побольше… Прочла ли ты „Силу“ – стоит внимательнее прочесть, так как в этой книге много ободряющих мыслей, придающих настоящую силу. Крепко тебя обнимаю».

Бандероль Зося получила по почте раньше. Но литература приходила и прежде, на новую книжицу она не обратила особого внимания. Теперь же подумала: Юзеф в записке из десяти строк посвятил «Силе» четыре строки. Вряд ли это случайно. Она еще и еще раз перелистала ничем не примечательный томик. Расклеила переплет. Меж двумя картонками лежали паспорт и деньги.

С этим паспортом Зося и бежала из Сибири. Благополучно добралась до Кракова. Там ее ждало письмо. На конверте – имя адресата: Софии Белецкой. Почерк мужа. Письмо предназначалось ей: «Моя дорогая!

Со мной случилось несчастье. Я сильно заболел. Пожалуй, не скоро уже тебя увижу. Целую тебя и маленького Ясика от всего сердца. Твой Леон». На конверте можно было разобрать по штемпелю: письмо отправлено из Варшавы 1 сентября. Фраза «Я сильно заболел» означала: арестован.

Да, 1 сентября 1912 года Юзеф – Феликс Эдмундович Дзержинский, вернувшийся на нелегальную работу в пределы России, – был снова арестован, снова брошен в X павильон Варшавской цитадели. Он был готов к этому; еще уезжая из Кракова, написал в Главное правление партии: к сожалению, более чем уверен, что из этой поездки не вернется – арест неминуем, но лучше, чем он, никто не справится с делом, и поэтому именно он должен ехать… Его ждали годы и годы каторги, тюремных одиночек, кандалы.

Подобная участь не миновала и Инессу Арманд, многих других товарищей, в том числе нескольких делегатов Пражской конференции, вернувшихся в империю.

В канун отъезда в Брюссель Камо получил известие из Питера об аресте Антона. Он поспешил вскрыть оставленный другом конверт: «Не доверяйте Отцову. Только он знал, что я буду 5 января в два часа на Поварской…» – побратим высказывал все свои подозрения. Уже и прежде некоторые эмигранты-партийцы испытывали неприязнь к «эскулапу». На памяти была и странная история с фотографированием… Камо показал письмо Антона. Само по себе оно не могло служить прямой уликой – может быть, Владимиров сам подцепил хвост?.. Но с той поры Отцов-Житомирский был отстранен от всякого участия в партийной работе большевистской группы. Заведующий заграничной агентурой поручил ему освещение анархистов, эсеров и иных несоциал-демократических эмигрантских сообществ.

Брендинский-«Вяткин», объявившийся в Париже за несколько дней до начала конференции, при встрече с Крупской снова настойчиво полюбопытствовал, где предположено провести оную. Предупрежденная телеграммой Пятницы, да и сама настороженная его вопросами и странным поведением, Надежда Константиновна с простодушным видом сказала, что конференция состоится на западном побережье Франции, в каком-нибудь из городков, и посоветовала немедленно выехать к Ла-Маншу, там ждать и встречать делегатов.

Полковник Заварзин понял, что его агент провалился. Не имело смысла в дальнейшем использовать Вяткина в охранной службе…

Камо не долго высидел за границей. Наспех подлечившись в Брюсселе, в марте 1912 года с невероятными приключениями – а как могло быть у него иначе? – стал пробираться в Россию. Арестованный по пути, в Софии, был освобожден по ходатайству Дмитрия Благоева; задержанный в Стамбуле, представился грузинским федералистом, чем снискал расположение турецких властей, хотя и был выдворен ими в Грецию; 6 июня, с багажом оружия и взрывчатки, с паспортом на имя греческого подданного Фридгаса, он сошел на пристань Батумского порта. К тому времени, когда Камо объявился в Тифлисе, его сестры Джавоир и Арусяк были уже освобождены, а надзиратель Иван Брагин осужден и отправлен в сибирскую ссылку.