По перрону прохаживались полицейские чины. Тяжелые сапоги прогрохотали в коридоре. В купе никто не заглянул.
Переломов – сытый, с крошками в бороде, побагровевший от изрядной дозы спиртного, – ввалился в купе под колокол отправления.
– Ты чо сидишь, как нагорелая свеча? – Сам он уже предвкушал столичные радости. – Четыре дни – и Санкт-Питер! Успевам, успевам на гандикап для трехлеток! – Развалился на диване, расстегнул, чтобы не теснило, и сюртук и жилет. – Ставить буду на Сан-Суси. Моя любимица с прошлых призов. Как она всех сделала! Даже Брунгильду на четыре корпуса обошла! И на барьерах я считаю ее в шансах, ты-то как думашь, галантерейщик?
– Не играю я на скачках, да и не понимаю, – устало отозвался Антон.
– Я понимаю. А уж люблю! А коней-то как люблю! – мечтательно протянул Переломов. – У меня в Чите такие рысаки! Ей-богу, поставлю ипподром. Возьму и поставлю, чтобы на всю Сибирь! Не поскуплюсь на такое дело, жокеев куплю, кровных коней куплю! – Воодушевленный идеей, он радостно потер ладонь о ладонь. И снова с удовольствием вернулся к предстоящему. – Как приедем, сразу в Удельную! Сан-Суси определенно будет в шансах, на три корпуса выиграет на финише, хошь пари?..
Антон не ответил. Он вдруг подумал: а его-то что ждет за Уралом? Приедут они на Николаевский вокзал, сойдет он с поезда, а дальше? Что будет он делать в Питере?.. До этой минуты он думал только об одном: только бы выбраться из Сибири, миновать последний рубеж. А там – что делать ему там?.. Что? Да ведь он же свободен! Свободен! Прежде всего он найдет связи с товарищами. Где сейчас Камо? Где Ольга, Леонид Борисович, Максим Максимович?.. Он установит связи с подпольем и включится в общее дело. Работы – вот чего жаждет его душа!..
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ЗАГАДКА 1 СЕНТЯБРЯ 1911 ГОДА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Курьерский поезд Чита – Петербург прибыл в столицу ранним утром.
– Чой-т по душе ты мне пришел, Анатолий, – сказал Матвей Переломов, сочно целуя Антона на прощанье. – Пошли-ка ты к чертовой матери галантерею, иди ко мне, добрую должность дам!
– Надо подумать, – ответил компаньон торгового дома «Кунст и Альберте».
– Может, в родные края вместе возвертаться будем? Ты свой товар сбудешь, я свои империальчики взыщу – и шабаш, а? И в Питере не забывай меня. Я завсегда в «Астории» номер люкс имею.
На том они и расстались.
Оставив чемодан в багажном отделении, Путко вышел в город. Куда направить свои стопы? На Выборгскую?.. Там когда-то была их конспиративная квартира. Была… Нет, надо осмотреться.
Направо от вокзальной Знаменской площади лежал Невский проспект. «К матери?..» Еще два года назад, в Париже, листая однажды петербургские газеты, приходившие в русскую студенческую Тургеневскую библиотеку, Антон увидел в рубрике светской хроники: «Бракосочетание барона Томберга с вдовой профессора Императорского Технологического института Ириной Путко, урожденной Сазоновой…» Прочел – и что-то оборвалось внутри. До этой заметки он немного раз писал матери из Парижа. Скупо, в несколько строк. Да и что мог он рассказать? Как мыкается по мансардам, живет впроголодь, завтракая горячими каштанами у жаровен на улицах? Получилось бы мрачно и жалостливо. А о главном, интересном не мог обмолвиться ни словом. Она отвечала. Но все явственней сквозило между строк отчуждение. А потом – эта заметка в светской хронике…
Разве он вправе судить ее? Он мог только не простить. Как бы там ни было, это – отступничество. От отца, пусть и мертвого, от всего, что было детством и юностью Антона. Еще тогда он с горькой усмешкой подумал: вернусь в Питер, позвоню в дверь особняка где-нибудь на Миллионной, истощавший на «третьем эмигрантском разряде», с продранными локтями, и привратник, брезгливо оглядев, прошамкает: «Вам чего-с? Нищим не подаем!»
И все же он знал: пойдет к матери.
Где живет этот барон? Тут же, на Невском, Антон увидел вывеску книжного магазина Сытина. Снял с полки увесистый том справочника «Весь Петербург». Барон Карл фон Томберг, Щербаков переулок, собственный дом. Телефон… Нет, звонить он не будет.