Не померкнет никогда…

— Вот именно — пробьемся, — повторил Клочков и замолчал.

Барбашов подошел к мальчишке, положил руку ему на плечо и сказал:

— В село, точно, ты сейчас не ходи. Но и в лесу тебе тоже делать нечего. Я не знаю, когда придут сюда наши. Может, завтра. А может, через неделю. Но в лесу их ждать не стоит. Есть у тебя какие-нибудь родственники в этом краю?

— Есть. Тетка. В Сосенке.

— Это за Молодечно?

Парнишка утвердительно кивнул головой.

— А ты бывал у нее?

— В прошлом лете.

— А теперь найдешь туда дорогу?

— Найду, — уверенно ответил парнишка.

— Вот и шагай в эту самую Сосенку. Я бы взял тебя с собой, но мы пойдем в другую сторону. Харчей на пару дней тебе сержант даст, а дальше добывай сам.

Клочков с готовностью исполнил приказание командира. Барбашов на прощание еще раз потрепал парнишку за вихры, и они разошлись. Парнишка — в Сосенку, бойцы — на поиски дивизии.

КОЛЬЦО СУЖАЕТСЯ

Солнце поднялось над деревьями нежаркое, тусклое, словно еще не успело накалиться, и сейчас же лес наполнился десятками далеких и близких, больших и малых голосов. Прошелестев листьями, мягко упала в осоку срезанная бобрами осина, прокатился басовитый раскат орудийного выстрела, и тотчас все это утонуло в нарастающем, напористом гуле, несущемся с неба. Бойцы останавливались и, заглядывая в просветы между деревьями, с любопытством смотрели в синеющую высоту. Гул несся с востока.

— Вроде наши летят, — высказал предположение Кунанбаев.

— Не вроде, а точно, три этих, как их, дьявол, ну, самые здоровые, во все поле, — подтвердил Ханыга, что-то высмотрев в шелестящей листве.

Бойцы, вытягивая шеи, стали смотреть туда, куда указал Ханыга. Барбашов тоже отыскал подходящий просвет между деревьями. Над лесом в тесном строю треугольником летели три тяжелых бомбардировщика. Чуть выше и правее их — истребитель.

— Под охраной идут, — заметил Клочков.

— Вот бы глянули, где наша двадцать четвертая. Сверху, небось, как на ладони все разобрать можно, — улыбаясь во весь рот, сказал Косматых.

— А повыше залететь, так и немца было бы видно, — уверенно сказал незнакомый Барбашову чернявый боец с озорным взглядом больших карих глаз.

— Видно-то видно, только непонятно, чего видно, — хмыкнул Ханыга.

— А ты откуда знаешь?

— Все оттуда, — многозначительно проговорил Ханыга. — В финскую я как-то летал. Ранило меня малость в одном бою. Вот и повезли нас по воздуху в госпиталь. Только взлетели, а один друг как заорет: «Братцы! Нас не в ту сторону везут. Я за линию фронта в разведку ходил, там точно такие же поляны!»

Бойцы засмеялись.

— Он, наверно, не раненый, а контуженый был, этот твой друг, — заметил чернявый.

— Говорю точно, что слышал.

— А куда это истребитель нырнул? — неожиданно забеспокоился Кунанбаев.

В вышине тонко завыл мотор, и вдруг одна за другой две пулеметные очереди на какой-то момент заглушили общий гул. Они прозвучали так отрывисто и так резко, что казалось, будто кто-то большой и сильный разорвал небо.

Строй бомбардировщиков дрогнул и начал медленно, словно нехотя, разваливаться. Ведущий самолет клюнул носом. Из-под его левого крыла выбилась бледная струйка дыма. Два других бомбардировщика неуклюже поползли от ведущего в разные стороны.

Бойцы застыли в полном недоумении. Они словно оцепенели при виде того, что творилось в небе. Прозвучала еще одна очередь. Косматых, не выдержав, бросился на поляну. Бойцы, натыкаясь на деревья, словно слепые, побежали за ним. Но прежде чем кто-либо из них достиг опушки, над лесом со свистом, от которого невозможно было не пригнуться, промелькнул истребитель. Тот самый, что прикрывал строй. И все ясно увидели на его крыльях большие черные кресты.

— Да ведь это фашист! — вырвалось сразу у нескольких.

— От солнца зашел!

— В хвост пристроился!

С поляны отчетливо было видно, как подбитый бомбардировщик быстро теряет высоту. Густой шлейф черного дыма выбивался у него из-под брюха. Вот он коснулся колесами верхушек берез и вдруг с чудовищным грохотом взорвался над лесом.

— На своих же бомбах… — только и проговорил Барбашов и пошел обратно в чащу. В небе стало пусто, смотреть больше было не на что.

— Да, уж и служба у этих летчиков! — вздохнул Клочков и, подумав, добавил: — И то сказать, кому чего нравится.

— Это верно, — согласился Ханыга. — Помню, один летчик говорил: мне лучше есть неделю не давай, дай только полетать. Ведь надо же так?!

— И я три заявления в авиационное училище подавал, — сказал неожиданно все тот же чернявый боец. — И кабы взяли, и сейчас, не задумываясь, пошел бы.

— А почему же не взяли? — удивился Кунанбаев.

— Запятые подвели, — сокрушенно вздохнул боец. — Медицинскую комиссию, физподготовку — это все запросто проходил. А как до диктанта дойдет — кол. И зачем летчикам такая грамота нужна?

Чернявому никто не успел ответить. Барбашов остановился и начал сверять карту с местностью. Потом он убрал карту в планшет и сказал:

— Я знаю, вы все устали. Я тоже устал. Но до шоссе осталось не так уж много. Надо выйти к вечеру на дорогу, и мы наверняка встретим какую-нибудь часть.