Не померкнет никогда…

— Освободите его немедленно! — приказал Барбашов и сам принялся разматывать ремень на руках у «пленника». Ханыга помог командиру. На Барбашова в упор уставились два огромных синих глаза, застывших от ужаса.

— Ты чего так испугался? — попытался улыбнуться Барбашов и строго посмотрел на бойцов.

— Никто его не трогал, — тихо сказал Клочков.

— А почему же он весь дрожит?

Клочков пожал плечами.

— Додуматься надо! Ребенка так связали!

— Это черт, а не ребенок, — заворчал Ханыга. Но Барбашов оборвал его.

— Как тебя зовут? — спросил он, обращаясь к «пленнику».

Парнишка молчал.

— Да ты не бойся. Мы ведь свои, — ласково проговорил Барбашов и потрепал парнишку за вихры.

— А вы не с самолета? — спросил неожиданно мальчик.

— С какого самолета? — не понял Барбашов.

— Не знаю…

— А чего же спрашиваешь — усмехнулся Барбашов.

Пацан часто-часто заморгал.

— Когда он прилетал, этот самолет? — снова спросил Барбашов.

— Сегодня. Совсем недавно, — ответил парнишка и вдруг заплакал. — Я не знаю, дяденька, с какого самолета. Только прыгнуло на парашюте много наших красноармейцев и пришли к нам в село. Мы обрадовались. А они как начали палить из пулеметов! Всех побили. Кольку, брата мово, убили. Леньку убили прямо в живот. Деда Серегу тоже убили. Потом стали в окна гранаты кидать и крыши поджигать. К нам в дом две гранаты швырнули. А там батя с маманькой печку мазали. Я еле удрал в лес. Они стреляли по мне и гнались за мной. А я убег. Скажите, дяденька, зачем красноармейцы своих били?

У Барбашова лицо покрылось испариной.

— Это не красноармейцы…

— А кто же? — заморгал мальчишка. — И пилотки, и звездочки, и значки на гимнастерках — все, как у вас…

— А говорили-то они по-русски?

— Я не слышал. Они стреляли…

— Сволочи! Что вытворяют! — вспыхнул Барбашов.

— Дяденька, а наши скоро придут? — снова всхлипнул парнишка. — Может, мне их тут, в лесу, обождать?

Барбашов положил руку парнишке на плечо и притянул его к себе. Ему до слез вдруг стало жаль этого синеглазого человека, жизнь которого дала такой неожиданный и крутой поворот. Парнишка уже перестал бояться и теперь смотрел на Барбашова с нескрываемой надеждой, отчего на душе у старшего политрука становилось еще тяжелей.

— Не плачь, дорогой. Придумаем, что тебе делать, — сказал в конце концов Барбашов и сам задал вопрос парнишке:

— Это ваше село горит, дымом пахнет?

— Наше, — размазывая кулаком слезы, ответил пацан. — Только от него ничего уже не осталось. Я на дерево влез, посмотрел, а там одни трубы торчат.

— А как оно называлось?

— Петряково.

— Не плачь, — снова погладил по голове мальчика Барбашов. — Сам жив остался — это уже хорошо. А село, время придет, еще не такое построим. — Он достал карту и очертил на ней синим карандашом круг.

— Не говорил ли я вам, что под Воложином мы напоролись на десант? — обратился Барбашов к бойцам. — Ведь это ясно, как дважды два — четыре: здесь действует лишь несколько групп. И нам, конечно, не бежать надо было, а вступить с ними в бой и перебить всю эту сволочь.

— Так ведь кто знал, сколько их там, — обиженно проговорил Клочков, понимая, что упрек командира в первую очередь относится к нему. — И опять же, не о себе была забота…

— О себе не о себе, а они вон что творят, — не стал слушать его Барбашов и снова углубился в изучение карты.

Обстановка по-прежнему оставалась неясной. Но в одном Барбашов уже не сомневался. Захватив Петряково, немцы наверняка возьмут под контроль весь район в излучине реки. Иначе им не было никакого смысла выбрасывать десант на этой узкой полосе, зажатой между болотом и лесом. И хотя Барбашов никак не предполагал, что через день по этой полосе, как по коридору, с грохотом ринутся на восток сотни немецких танков, чутье подсказывало ему, что продолжать движение в выбранном направлении отряду дальше нельзя. Но и сворачивать ему не хотелось. И он невольно задумался, стараясь найти наиболее удобный вариант решения. Бойцы молчали. Только Клочков вполголоса успокаивал мальчишку:

— Не реви, парень, всякое в жизни бывает, — с мягкостью, какой раньше Барбашов никогда у него не замечал, говорил Клочков. — Я вот тоже без родителей вырос. Твоих немцы, а моих белые побили. Слыхал небось, был такой Колчак? Засек он, зверь, стариков моих насмерть.

Парнишка судорожно всхлипывал.

— Не реви, — снова проговорил Клочков. — Еще, может, твои и живы остались. Граната, она, знаешь, штука глупая. Шуму от нее много, а толку другой раз и на волос нет. Только ты в село все одно не ходи. Там наверняка засада. А что, Мыкино далеко от вас будет? — спросил неожиданно Клочков.

— Вниз по реке. Десять километров, — безучастно ответил мальчишка.

— Вот оно что… А я-то думаю… Так бывал я в этих местах на учениях, — вспомнил Клочков. — Бывал, бывал в прошлом году. Стало быть, если Вишнево тоже у немцев, значит, они нас обложили.

— Как раз ничего не значит, — решительно возразил Барбашов. — Какое может быть кольцо, когда перед нами всего лишь отдельные группы врага? Да и далеко ли они продвинулись? До Воложина? А мы обойдем их за Першай, за Раков, выйдем к Лиде через Ивье и все равно пробьемся к дивизии.