Не померкнет никогда…

Находка Кунанбаева вмиг рассеяла подавленное настроение. Ей обрадовались как человеку, которого хотя и не ждали, но который сразу всем пришелся по душе, так как каждому мог сказать что-нибудь хорошее. А узнать хотелось, и как можно быстрее, многое. В первую очередь хотелось узнать обстановку, определить, в каком направлении двигаться дальше, и, наконец, хотелось просто услышать голоса своих людей, чтобы знать, что такие люди есть, что они дерутся, что маленький отряд Железной хотя и далек от них, но все же не одинок.

Рацию открыли. Внешне она оказалась вполне исправной. На ней не было ни пробоин, ни следов ударов. Единственное, чего, по общему мнению, у нее не хватало, это антенны.

— Есть у нас связисты? — спросил Барбашов.

Связистов не нашлось.

— Тогда давайте, товарищ Чиночкин, мы с вами попробуем, — предложил Барбашов. — Я как-то на сборах изучал ее.

Чиночкин без долгих разговоров подключил к рации питание. Потом щелкнул тумблером. В наушниках послышался шорох.

— Дышит! — обрадовался Барбашов.

Стрелка настройки быстро побежала по шкале. Раздался треск, и вдруг все услыхали донельзя знакомый голос:

— Говорит Москва. Московское время восемнадцать часов двадцать минут. Передаем песни советских композиторов. Захаров. Слова Исаковского. «Вдоль деревни».

Над поляной грянул хор заливистых, веселых голосов. Бойцы ошалело переглянулись.

— Какие песни, к чертям собачьим? — возмутился Кунанбаев.

— Действительно, чудно получается, — покачал головой Клочков. — Тут людей бьют…

— Пусть поют, включи погромче.

Запели «Катюшу». Потом — «Москву майскую». Потом детский хор исполнил «Эх, хорошо в Стране Советской жить!»

— Я вот всегда думал: кто у них там на радио главный? Не знает он, что на свете белом делается? — заворчал Ханыга.

В это время рация замолчала.

— Ну вот навертели…

Наступила короткая пауза. Затем диктор объявил:

— От Советского информбюро…

— Громкость прибавь, громкость! — крикнул Ханыга.

Сразу стало тихо. Бойцы, затаив дыхание, еще теснее сгрудились возле рации.

Прошла минута, вторая, но рация молчала. Было слышно, как кто-то порывисто выдохнул и снова вдохнул воздух. Кто-то нервно проглотил подступающую к горлу слюну. Но рации слышно не было. Она умолкла, не рассказав того, чего все ждали с нетерпением.

— Питание кончилось, — определил Чиночкин. — Батареи сели.

— А может, поломка какая? — не поверил Косматых. — Ты потряси ее хорошенько.

— Нет, точно, батареи. Вот и лампочка контрольная погасла, — подтвердил Чиночкин.

— Да, не везет нам что-то, — вздохнул Барбашов. — Только то и узнали, что Москва говорит. Впрочем, и это очень важно. Забирай, Кунанбаев, свою находку. Пора идти, — сказал он и отвернулся от рации, которая сразу же перестала всех интересовать.

ПЫЛЬ НАД ДОРОГОЙ

Барбашов торопился. Он был уверен в том, что уже завтра днем отряд встретит какую-нибудь свою часть, или выдвинувшееся вперед боевое охранение, или просто разведку, и двигался так быстро, насколько позволяла незаметно опустившаяся на землю сумеречная темнота душноватой ночи. Эта уверенность подкреплялась тем, что сегодня впервые бойцы почти в течение часа могли отчетливо слышать доносившийся с юга тяжелый гул канонады. Было и еще одно доказательство того, что война идет неподалеку. Раза три или четыре за ночь небо начинало вдруг розоветь от зарева.

Не желая сталкиваться с немцами, Барбашов вел отряд по самым глухим дебрям, избегая дорог, обходя стороной деревни, поляны и пастбища. Но теперь большой лес кончился, и отряду волей-неволей пришлось выходить почти на открытую местность. Вот и сейчас шли неуютной, потной луговиной, пробираясь от перелеска к перелеску. В воздухе плотно висела гудящая мошкара, пролетали ночные бабочки, и вслед за ними бесшумно и мягко, неожиданно появляясь и исчезая, над землей носились козодои, летучие мыши.

Барбашов знал, что люди устали, что надо бы сделать привал. У него самого ноги гудели. Но он боялся упустить драгоценное темное время и без остановки шагал дальше.

А. В. Барбашов.

Между тем светлая полоса зари все шире и шире расползалась над горизонтом сизым подтеком, и скоро мутную мглу предутренних сумерек пробил первый луч солнца.

— Однако ночь кончилась, — поравнявшись с командиром, заметил Клочков.

— К сожалению, да, — согласился Барбашов. — Эх, не хватило нам еще часиков трех. Чувствует мое сердце, наткнулись бы на своих.

— А теперь как же?

— А теперь придется отсиживаться где-нибудь в кустах. Ну да ладно, по крайней мере, приведем себя в порядок. Оружие опять же надо почистить.

— Вздремнуть бы малость, товарищ старший политрук, — мечтательно произнес Ханыга и посмотрел на командира.

— Не знаю. Как удастся, — сухо ответил Барбашов. — Давайте искать место для привала.