Не помогайте мне. Я сделаю все сам

— Тогда, слушай. Только не обессудь — с чужих слов говорю, возможны искажения фактов, — согласился полковник рассказать бывшему коллеге по цеху слухи о его жене, — изначально против Фаины возбудили уголовное дело в Заревске. Коррупция, взятки… Правда, до группы там не дотянули, и фактов было маловато, кроме того, следователь особо рвением не отличался. По тем временам у них с Фаиной любовь случилась. Посадил он ее в колонию с минимальным сроком, она и расслабилась. На условно-досрочное освобождение можно было через пару месяцев заявление писать. Но тем временем ей новое преступление предъявили — убийство свекрови и свекра. Следователь все тот же, любовь продолжилась. Только теперь уже не в барских покоях Фаины, а на тюремных нарах. Об этом вся колония тогда судачила. Приезжал следователь на допрос в колонию и приглашали Фаину в комнату для свиданий. Чем они там были заняты, одному Богу известно. От адвоката она письменно отказалась, мол, друг любезный следователь все сделает правильно. Я под защитой, адвокат не нужен. А к другу тем временем у руководства появились вопросы по службе — нераскрытое убийство, слухи и сплетни, порочащие честь и моральный облик офицера, отсюда неприятности на службе образовались.

— И он решил…

— Да, — подтвердил полковник, — И он решил… Исправить ситуацию могли только кардинальные меры по улучшению показателей раскрываемости преступлений. Вот, он и попробовал уговорить Фаину взять на себя убийство свекра и свекрови. Обещал ей состояние аффекта и минимальную меру наказания. Она не соглашалась на признательные показания, но и от любви, а вернее от мнимой защиты со стороны следователя, отказаться сил не хватало. Как потом, когда уже было поздно что-то менять, она сама объясняла сокамерницам, что последний протокол допроса подписала не читая. Не хотела любимого расстраивать. Для суда ей какие-то родственники наняли адвоката, но она его требование об изменении своих показаний на суде, не принимала во внимание. Боялась, что при этом в первую очередь пострадает следователь. Его уволят из органов, она останется надолго в исправительной колонии. А он обещал помощь, в том числе юридическую. Суд принял решение о применении к ней высшей меры наказания. Адвокат уверял, что будет кассационная жалоба и приговор изменят, на то есть веские причины. Но Фаина адвоката снова не слышала, у нее остались собственные убеждения и мысли о том, что привлекут к ответственности следователя. А так, он постарается, он поможет…

— Чем он поможет, особенно после вынесения судом приговора? — удивился неразумности жены Тимофей, — Впрочем, на Фаину это похоже. Влюбчивая, глупенькая простушка, какой она была в молодости, такой и осталась в зрелые годы.

— Да, так оно и было, — подтвердил полковник, — И только, когда ее руки заломили назад, заковали в наручники и в сопровождении овчарки бегом потащили в отстойник, она, видимо, осознала, что натворила. Мне рассказывали, что из ее камеры вдруг послышался нечеловеческий вой, а потом все утихло. Когда надзиратели заглянули в камеру, она была уже на пороге в иной мир. Не спасли… Да и зачем? Конечно, адвоката ей наняли грамотного и уже с известным именем, возможно, его стараниями приговор бы отменили. Но у нее к тому времени была повреждена психика, она, как карточный домик разрушилась изнутри. Из камеры — в психиатрическую клинику, возможно, на всю жизнь. С такой силой биться головой о бетонную стену или пол смог бы только психически больной человек. Когда ее положили в ящик, чтобы захоронить, я заметил, что у нее волосы белые, мгновенно поседели. Ну, какая ее жизнь ожидала впереди?

— Ты знаешь этого следователя? Мне имя назовешь? — спросил Тимофей

— Его все знают, скрывать не имеет смысла. Он за отличную работу даже повышение получил.

Полковник взял листик бумаги, что-то на нем написал и передал Тимофею.

— Только я тебя прошу, Тимофей Сергеевич — наш с тобой разговор обсуждению не подлежит. Поговорили, и забудь с кем, и о чем говорил. Мне еще до пенсии доработать надо. А ты сам понимаешь, что руководство любого ведомства особо болтливых сотрудников не уважает. А если говорить откровенно, то я хоть и служу здесь не один десяток лет, а все-равно к смерти не могу привыкнуть. И не так к смерти, как к обреченным на смерть людям. Тяжелое это зрелище смотреть в глаза человеку, который приговорен к смерти, знает об этом и ждет палача. Страшно даже подумать — а если суд вынес несправедливый приговор? Или расследование проведено по ложному сценарию? Как с твоей Фаиной? У тебя есть еще какие-то вопросы ко мне? Задавай.

— Нет, вопросов нет. Но, есть просьба, — сказал Тимофей, — покажи мне могилу Фаины. Хочу цветы ей подарить. В деревне она выросла, любила полевые ромашки и васильки. Полевые я не нашел, зато садовые на рынке купил. Так покажешь?

— Покажу, конечно, — согласился полковник, — обычно тела расстрелянных семьям не выдают. Мы их закапываем в простых ящиках, столбиками и крестами могилы не помечаем. Но я помню место, где закопали Базылеву. Пойдем.