Не предать время своё

Передо мной стояла… Дар Реки. Нет, конечно, не она, но… Та же грациозная посадка головы на высокой, стройной фигуре, густые волосы, ниспадающие на плечи, тот же лукавый блеск во взгляде ярко-чёрных глаз, смелость и непокорность в движениях как будто говорили: «Не трогайте меня. Буду жить как сама хочу, добиваться как сама смогу!»

И мне вдруг стало легче – оттого, что получил некий ответ на мучившую меня загадку.

И почему-то вспомнил эпизод из детства: как сидел на берегу реки, наблюдая за белыми волнами, которые без устали бегут, струятся и вечно спешат куда-то. Как гадал, откуда они появляются и исчезают, обгоняя друг друга…

Танкычах

…Он с рождения был не хромым, а колченогим. Если наблюдать со стороны, походка была чрезвычайно занятной, можно даже сказать – забавной.

Хотя, конечно, ничего смешного в этом не было: сначала правая нога неестественно высоко поднималась, а потом с характерным громким звуком «тос!» опускалась на землю. При этом тело резко шаталось из стороны в сторону. Надо ли говорить, что парня ещё в детстве прозвали Танкычах[3] – так народ саха одним метким словом описал то, что я рассказал вам в нескольких предложениях.

Всех городских жителей Танкычах разделял на четыре группы: те, кто смеялся над ним, те, кто сострадал, дети и старушка Марья. Первых и вторых Танкычах не терпел по определению: одних за насмешки, а вторых за жалость. И то и другое сидело у него в печёнках.

Вот, к примеру, такой случай. Выходил он однажды из автобуса, и в обычной сутолоке и давке его толкнули в спину. Нет, не нарочно, конечно, а случайно. Но как бы там ни было, Танкычах оступился и упал на асфальт. Хотел было сразу встать, но не рассчитал, и злосчастная правая нога описала в воздухе несколько круговых движений.

Стоявший рядом краснолицый человек в шляпе не удержался и прыснул со смеху. Женщина с сумкой рассердилась: «Хоть бы постеснялся! Ржёт стоит!» Подняла упавшую на землю серую кепку, отряхнула и подала Танкычаху. Тот, водрузив кепку на макушку, бросил на обоих мимолётный взгляд, в котором неизвестно чего было больше – презрения или отвращения, буркнул что-то типа «глаза бы мои вас не видели!» и поковылял прочь, впечатывая ногу в асфальт…

Разумеется, к детям или к старушке Марье он бы так никогда не отнёсся. Танкычах, конечно, уже давно привык к тому, что вслед ему смеются. Делал вид, что не замечает, как какой-нибудь десятилетний сорванец идёт за ним и пародирует его раскачивающуюся походку. Иногда, бывало, даже сам подыгрывал, чтобы посмеяться вместе с другими.

Марья – старушка-дворничиха с семенящим шагом, вечно недовольная, похожая на сердитую медведицу. Она ругалась на всех, кто проходил мимо, будь то солидный чиновник или обычный прохожий. Не говоря уже о ребятишках: для неё все они сплошь и рядом были лишь источником мусора и грязи.

Танкычах из дому выходил спозаранку – до работы было далековато. Обычно, когда он приближался к площади, уже успевшая подмести улицу старушка Марья сидела, надсадно кашляла и курила свои дешёвые папиросы. Чуть уставший и запыхавшийся, он с удовольствием пристраивался рядом, чтобы перевести дух, и весело приветствовал её:

– Доброе утро, Марья Петровна!

– Тоже мне скажешь – «Петровна»! Пусть твою Петровну собаки облают да кошки изгадят! – напускала та, как обычно, сердитый вид, затягиваясь папиросиной.

Затем, как ни в чём не бывало, начинался обычный разговор о погоде, ценах на продукты и т. д. Вскоре отдохнувший Танкычах откланивался.

– Премного благодарен за интересную беседу, Марья Петровна! – Он приподнимал кепку, делал лёгкий поклон и ковылял дальше.

* * *

Никто не знал, где живёт Танкычах, и вообще – чем дышит, о чём думает… А вот он, наоборот, знал о нас очень много. Этому, наверное, способствовала и его профессия.

Вот скажите – можно ли человеку в наше время обойтись без фотографий? Нет, конечно. Устроиться на работу – нужно фото, получить паспорт или другой документ – без официального снимка никак. Да и просто запечатлеть себя, любимого, с семьёй, с друзьями, чтобы сохранить в памяти дорогие и милые сердцу лица, – всё это тоже работа фотомастера, к встрече с которым вы готовитесь и идёте при полном параде.

И вот в фотоателье вас встречает Танкычах. Он проведёт вас в специальную комнату, где сияет яркий студийный свет, и усадит на стул. Пока вы жмуритесь и осматриваетесь, мастер будет ходить вокруг вас, внимательно разглядывать, осторожно поправлять ладонью выбившуюся прядь волос. Только потом подойдёт к старому надёжному аппарату, зафиксированному на видавшей виды треноге, и укроется плотной чёрной тканью.

Звучит щелчок затвора – и теперь вы пленник его волшебных рук и тёмной комнаты, где начиналось совершенно непонятное для многих священнодействие. Если вам повезёт, вы услышите звуки переливаемой жидкости, а то и отрывки песен, которые Танкычах напевает под нос.