Не про заек

Или уж радикально (Малевичу — низкий поклон), чёрным всё покрасить. Или вот особые затейники: вообще взять и выставить пустой холст! Философы хреновы. А искусство-то причём? Менеджеры шоу-бизнеса! Дали, вон, смекнул и начал продавать пустые, но подписанные его усатым автографом листы бумаги. То есть наверняка это Гала, старая стерва, придумала... Некоторые хоть изволили этот пустой холст взрезать парой метких ударов ножа или, там, мастихина. Ну, или тем же мастихином хоть гипса на холст намазать толстым слоем. Мастихином тут и мажут свой быстровысыхающий акрил в каждом втором ателье, не особо заботясь о гармонии и глубине. И Седрик мазал, но бросил. У него лучше получалось писать вином. Бордо, бургонь и анжу.

Ранешние художники так называемой «Парижской школы» его честно пили. На голодный желудок. И честно рисовали. Голых своих моделей. Честно говоря им, что не смогут им заплатить (ну, Тулуз-Лотрек не в счёт). Они тоже любили своих моделей. Посмотрите на Модильяни или Сутина. Да и Пикассо того периода...

А теперь-то зачем их рисовать или, там, любить? Анахронизм! Бери проектор, наводи на холст фотку да и обводи в своё удовольствие, даже если не умеешь правильно держать карандаш.

Но что-то я разошлась. Продолжу как-нибудь в следующий раз...

P.S. Да люблю я, люблю и Пьера Сулажа, и Ротко (которому усердно подражает Седрик), и Баскию!»

 

107

Галина Хериссон

 

Про смерть

«За последнюю неделю случилось четыре, нет, пять смертей. Сначала рано утром Кристобаль обнаружил котёнка, моего любимого, чёрного, пушистого... Девочку. Она была мертва, наполовину поклёванная большой птицей. Детишкам не сказали. А я её так и не увидела. Помню только, как ночью накануне она шустро прыгала в траве.

В большом доме на “Старой Почте”, там, где мы хотим устроить спальню с кухней, я нашла птенцов, голых, желторотых. Видно, вывалились из гнезда, что было между рамами окна. Один, уже блаженно растопырив на полу крылышки, был мёртв. Двое ещё пищали и двигали лапками. Я не могла их убить... Пришла назавтра, чтоб зарыть их в песке, и на лестнице увидела ещё одного птенца, совсем маленького... Сделалось мутно. Я села на пыльный диван и уставилась в угол, в паутину.

Было душно и пусто. Холодок пробежал по коже. И ведь, не жалко же птенцов, а как-то муторно и монотонно. Всё пыль, пыль, грязь...

Недаром ласточка залетела в мастерскую. Смерть, смерть. Чёрная птица трепещет, мечется в комнате, не может найти окна. Почему прилетела?

И нет никакого “почему”, всё суета, иллюзия, шелест травы.»

* * *

«Тишина. Меня подташнивало. Да и неудивительно: ребята ушли на похороны. Бабушка умерла неделю назад и оставалась в своей постели с впрыснутым в безжизненное тело составом до сегодняшнего дня. Родители вчера вернулись из Перу (бабуля 108

НЕ ПРО ЗАЕК

 

умудрилась скончаться в их отсутствие, ожидавших десять лет у её изголовья своевременного ухода).

Я пила много чаю. Есть не хотелось. И было грустно. И была осень. И хотелось что-то сказать. Но напиравшие (мягко, без столкновений) мысли оставались безмолвны, падая, как хлопья снега.

Да какие там хлопья! Всё было зелёно-жёлтым, с рыжими пятнами солнца. Зал внизу, на первом этаже, был чисто вымыт. И красные квадраты обожжённой глины пола ожидали печальных гостей, которые, несомненно, придут выпить по стаканчику после похорон.

Я была одна в тишине дома. Смотрела фотографии, плавно перемещавшиеся на экране монитора с им только ведомым выбором очерёдности.

Да, не всегда тут мне радужно — а порой и невыносимо...»

* * *

«Снега всё не было. А уже — середина декабря. Он должен скоро прийти. Мы поссорились вчера. Всё из-за выставки. Впрочем, теперь неважно.

Иногда мне было хорошо здесь, с ним. Среди домов из замшелых камней. И река текла рядом... Просто постепенно тут всё пожухло и затянуло. Как в болоте. Бессмысленно.

Ничего не развивалось. Я просто оставалась курицей-домохозяйкой. Когда ждёшь, когда тебе принесут корм. Выпустят погулять. Отвезут-привезут. Наорут, если ходила не туда, куда надо, и говорила не с тем и не о том, о чём надо...

Я часто бывала сама в себе и сама с собой. Мои

 

109

Галина Хериссон

 

перипетии было трудно понять. Даже веселиться не получалось. Было чувство вины с примесью отвращения. Отвращения от всей этой тотальной зависимости...

Я просто плыла по течению. Но с такой скоростью, что всё это походила больше на лужу, поросшую ряской, чем на реку...»

 

Влюблённая