Зашла в аэропорт, совсем маленький. Жёлтые пластиковые кресла. Люди с сумками дремлют до завтра. Который час? Вижу стоянку такси. Спрашиваю мужчину в белом. Он находит мне машину. Но говорит прежде:
— Это дорого, дождитесь утра, будет поезд до Гренобля.
— Нет, мне надо сейчас. Я не могу больше! Я хочу домой, к Жану...
* * *
С Жаном познакомились тогда, в «Даче». Мы стояли в очереди в туалет, он сказал, что саксофонист... Неплохо говорил по-русски. Шатались по ночному Питеру, по мостам.
La Lune, les pigeons, les crêpes4...
Накупил книжек русских.
— Давай я к тебе приеду, Жан! На каникулы, а?
4 Луна, голуби, блины
14
— Валяй.
До Франции далеко. Пять насыщенных месяцев: цветочки, поезда, дом-работа, словари французские, письма, краски, фрески, паспорта, очереди, звонки, посольства, банки, фальшивые бумажки, ложь. Потерянные рассказы, гроза, Москва, визы, звёзды...
Питерская
Тем последним питерским её летом всё было замечательно: Лиза писала фреску с пейзажем по ночам. Её закрывали снаружи, в офисе. Она пользовалась холодильником (еда, бренди) и писала до утра, просыпаясь на диване за полчаса до прихода служащих. Дремала где-нибудь до вечера — и снова в офис. Когда заказ подходил к концу — был день Бастилии, середина июля. Вот — Свобода! Пошла на пляж Петропавловки. Ночью уже почти всех пускали. Пары, пары, моряки в лодках. Один, не вспомнить, как звали, был симпатичный. Предлагали отвезти на нужный берег, но она осталась на полуострове — Спасибо, мне и здесь хорошо! — одна гуляла до рассвета. Пришлось ждать свода мостов в утренней прохладе среди припозднившихся единомышленников.
Что за чудо — небо розовое! Вот тогда была рада, очень рада! Пространство. Воздух свежий над рекой. Улицы пусты и чисты. Не впервой пешком до Техноложки...
Уж сколько было хожено: с Пяти углов на Староневский. Через Невский и Дворцовую на Петроградскую. С Петроградской через мосты к Пяти углам. С Владимирской по Литейному к Дворцу Юрьевской.
15
* * *
Недалеко от Техноложки был её сквот — бывший театр «Перекрёсток». Там они жили несколько месяцев весьма пёстрой компанией, платя мзду бывшему директору театра. Тот, в свою очередь, платил мзду чиновникам, которые закрывали глаза на «непотребство». Художники, скульпторы, музыканты, да и просто иногда алкаши ошивались тут, общались, спали, пили, работали, творили и чудили. Зарабатывали в этих старинных помещениях с высокими потолками только рекламщики. Они печатали тут свои баннеры. Помимо высоких потолков и готических окон, от атмосферного театрального антуража тут был какой-то старый реквизит, облюбованный художниками: пыльные мятые костюмы бог знает каких персонажей, старый чёрный рояль и подвешенные к потолку плотными тросами качели, излюбленные всеми гостями сквота. То бишь мастерских. В этих мастерских Лиза и сотоварищи творили чудеса из гипса: делали слепки с собственных обнажённых тел, а однажды, на заказ того самого цветочного магазина, отлили пять дорических колонн для какого-то крутого приёма в Юсуповском дворце.
Работа была адская: днём — с цветами в бутике по десять часов, а ночью — с гипсом под руководством полусумасшедшего лепщика Димы. Почти и не заработали ничего: доставка тяжёлых мешков гипса стоила дороже самого гипса! И пойди объясни это скупердяям-флористам. И объясни — почему днём в магазине ты валишься с ног, зеваешь и то и дело отлучаешься в подсобку выпить кофе... Впрочем, не только из-за этих гипсовых «экспириенсов». Правду сказать, Лиза в тот период нередко зависала в незабвенном (не существующем ныне) клубе 16
«Молоко». И ночевала на чёрных кожаных диванах, припозднившись после очередного концерта, на который приглашалась по спискам со всей весёлой компанией «Бартанги»...
А с Петроградской один раз шла пешком. Ночью в начале марта, по мостам через Неву и вьюгу. Подхватила бронхит и кашляла месяц. Её задержали тогда вместе с непутёвым дружком Костиком за «отсутствие регистрации». Промурыжили пару часов в Петроградском отделении милиции и часа в три утра сказали:
— Вали в свой Мухосранск!
— Ребят! — взмолилась Лиза, — Ну давайте я хоть до первого троллейбуса посижу тут у вас?
Ответ буквально приводить не буду. Неприлично. Но отчим Костика, сильно недолюбливающий Лизу, сказал ментам по телефону:
— Этого малолетнего придурка подержите в обезьяннике до завтра, пусть ума наберётся. А красноволосая курица пусть валит...
* * *