Один такой магазинчик мне видно прямо из моего окна второго этажа. Я вошла в подъезд, на ту же деревянную лестницу с отсутствующим стеклянным шаром внизу широких перил лестницы (осторожно, там гвоздик торчит). Когда подымаешься, пахнет уже по-домашнему. С улицы, с прохлады заходишь — запах старинного дома. А улица наша как пахнет! Куры тут жарятся на гриле чуть не каждый день: двенадцать евро за большую, шесть — за маленькую. Вкуснотища!
В подъезде — особый запах. Под нами, в квартирке, дети из колледжа на обеденном перерыве разогревают еду. Про дух из сырного магазина говорить и не буду, наверное, привыкла уже. В носу всё ещё запах свежескошенной травы и немного ладана из церкви. Помойкой не пахнет — вчера дождь прошёл. А иногда тут пахнет мылом и сыростью от свежепомытого пола (по вторникам, раз в две недели). Возле двери соседа довольно отчётливо пахнет гашишем. Уж не знаю, каждый день, что ли, он его курит? Или стены уже пропитались? У него тихо обычно, никаких эксцессов. Не то что соседи сверху, молодая парочка, вечно в полночь мебель двигают и любят друг друга. Позже выяснилось, что барышня работает по ночам, принимает клиентов.»
Персидская удача!
«Вы спрашивали про проект (с той женщиной, из церкви).
Это про то, как я работала в иранской галерее целое лето, и даже больше...
На нашей улице, помимо модных бутиков, магазинов для котиков, зеленщика, мясника (О! Monsieur Désiré с его жареными курочками! ) и рыбного магазина (а
151
там всё молодые красавцы работали с утра до ночи: открывались раньше всех и закрывались позже всех), про сырный и винный под нами вообще молчу, была одна арт-галерея. В витрине — пейзаж. Сад Люксембург. Написано пастозно, густо и импрессионистично. А для французов импрессионизм — это уже классика... Французские друзья моего возраста, этак от тридцати до шестидесяти, не любят классику. Не очень ценят фигуративность. Не очень... Впрочем, об этом я уже вам писала!
А я люблю же весь этот “нафталин”! Зашла в галерею. Персидские ковры на полу. Живопись, большой формат — хороша! Скульптуры тоже. А за столом сидит такой элегантный пожилой перс. Седой, в дорогих очках и часах, улыбка до ушей — всё как полагается! Обхождение, кофе, визитка. Работы мои заценил. Я большую картину приволокла чуть позже — благо, в пяти минутах ходьбы...
Потом нашла его уже в Барбизоне. Галерея переехала, так как в Фонтенбло русское искусство, что он в основном выставлял, слабо пользовалась вниманием...
Мы прогуливались с Ингваром по этой живописной деревеньке, прославившейся сто пятьдесят лет назад своими художниками и пленэрами...
Туристический Барбизон — это, по сути, одна прямая улица Гранд Рю, со всеми её галереями, дорогущими отелями и гастрономическими ресторанами. В одной из галерей я и узнала “свою”, иранскую из Фонтенбло. В ней сидел тот самый перс и по-прежнему улыбался.
Я проработала у него несколько месяцев и сделала самую крупную продажу за историю этой галереи!
152
Случилось это в одну из июньских суббот, вечером, когда всё уже закрывается, все спешат на ужин, улицы практически пусты, но солнце ещё жарит. За мной заехал Ингвар. Он, “бедняжка”, завозил меня утром в галерею, а вечером забирал, нередко тяготясь своей ролью “таксиста”. Нужно ли объяснять, что общественный транспорт тут почти не ходит?
Так вот, мы были голодны. Я посмотрела печально на пустые улицы и повернула ключ в замке. Напротив галереи у агентства недвижимости стояла семейка с двумя детьми. Мальчики, громко галдя по-русски, тыкали пальцем в фотографии с шикарными виллами и бассейнами: “Пааап, давай эту купим!”
Ну, думаю я, местные русские (тут таких — хоть отбавляй). Предлагаю родителям мои визитки как учитель рисования. А они мне выдают:
— Мы только что приехали в Барбизон, а всё закрыто! Целый день гуляли по Парижу... Вы уже закрылись, а мы хотели взглянуть...
— Да, пожалуйста, месьё-дам, я открою и покажу вам нашу галерею!
Довольные родители стали рассматривать нашу “классику”, а дети, то есть младший из братьев, гундосить и выпрашивать машинку, которая стояла на столе Перса, рядом с каталогами и вазочкой с кистями. Гости были очень воспитаны, старший сын осаживал младшего.
Я рассказала о нашей живописи, они (дама с чудесными чёрными длинными волосами и белыми зубами, муж её — типичный русский, кажется, значительно моложе жены, мальчишки с огромными блестящими карими глазами) поблагодарили и всей
153
семьёй вышли из галереи.
Я вздохнула и села в машину рядом с Ингваром, который уже притомился за рулём. Он уже повернул ключ зажигания, и, глядя в зеркало, вдруг сказал:
— Та мадам нам машет, может, что-то забыли в галерее?
Я вышла и...