— Мы хотим у вас картину купить!
Я практически упала в объятия этой чудесной семьи. Ещё раз впустила их в галерею. Они сомневались между “Садом Люксембург” (той самой, что я впервые увидела в витрине ещё в Фонтенбло несколько месяцев назад) и “Дворцом Дожей” (венецианским дворцом, написанным маслом так же пастозно и живо).
Кажется, они выбирали картины кому-то в подарок, я слышала обрывки разговоров сквозь свой весьма участившийся пульс. И тут, решившись, дама выдала:
— Мы берём обе!
Тут уж сердце забилось у меня как бешеное, и я стала срочно звонить Персу...
Я опущу длинный рассказ о том, как мы обсуждали скидку за покупку “оптом”, как я предложила им бонусом пару интересных рисунков и автобиографическую книгу про автора картин (парижский художник из русской эмиграции); как не получалось провести оплату картой из-за того, что Перс, старый растяпа, забыл официально сменить адрес в банке при переезде; как в итоге он позвонил своему иранскому коллеге, в соседнюю галерею, и как нас всех там принимали с шампанским и визитом по шикарным арт-апартаментам (600 евро за ночь), и как потом пришлось заплатить им гигантскую
154
комиссию — разумеется, ведь оплата прошла картой через их кассу...
Чудно! Я поимела свои десять процентов комиссионных и высокую оценку своего персидского шефа. Я сделала продажу, пока он был в отлучке. Первую серьёзную продажу, по его словам, за последние восемнадцать месяцев! Эх, что бы он делал без меня с русскими туристами? Ни слова по-английски... Он был, скорее, коллекционер и эстет, нежели галерист. Ничего не понимал и не хотел разбираться в новых способах коммуникации. Но это — совсем другая история...
Зато так я впервые выбралась из долгов и нищеты!
Жаль, что после той волшебной продажи всё снова застопорилось. У Перса нечем уже было мне платить зарплату. Он вечно где-то разъезжал, и вместо того, чтоб устраивать вернисажи, напокупал ещё картин, хотя кладовая у нас была полным-полна... Я выставила ещё пару своих работ. И всё лето просидела в этой галерее, общаясь с туристами из разных стран, создавая контакты, но, увы, уже почти ничего не продавая...
В то лето Я НАКОНЕЦ ПОЛУЧИЛА ДОКУМЕНТЫ!!!»
Издержки парижского гламура
«Извечный вопрос. Или платить бешеные деньги и жить среди асфальта в гламурном (в зависимости от округа, разумеется) Париже. Или жить возле Шато де Фонтенбло, посреди природы, но бежать на отходящий поезд и ехать на нём, окаянном, и в жару, и в холод в толпе уставших лиц. Вот теперь напротив меня сидят знойные африканки. А между ними — маленькая изящная и элегантная японка. Они, японки, остаются такими маленькими птичками даже далеко
155
за пятьдесят. А знойные женщины сжимают её с двух сторон своими сдобными задами (третья их подруга на одну и ту же лавочку просто не вместилась). Просто палеолитические Венеры! У них структура другая. Если не следят за собой с детства — их разносит и вширь, и взад. И груди как арбузы. И яркие платки, и бижутерия, и часто парички, и наколки, и шиньоны на головах. Жалко, сфотографировать нельзя. Уж очень эти женщины колоритные... А жарища! Хорошо, что я купила лёгкую белую рубашку, но о ней особо и чуть позже... У японки — летняя шляпка в полоску, красно-вишнёвые губы и маникюр. Сумочка сдержанных тонов, маленький чёрный воротничок и чёлка. У африканок — большие браслеты и большие сумки с покупками. Ещё они всегда громко переговариваются друг с другом. И есть в них какое-то достоинство и гордость. А в японке — сдержанность и утончённость.
Ещё повезло, что я сижу. Многие стоят в проходе. Но вот поезд разогнался и подул ветерок из форточек. А я слушаю музыку в новых белых наушниках и ощущаю кожей новую крахмальную белую рубашку. Ей, старушке, лет восемьдесят, но она свежая и отлично сохранилась! Поверху — гипюр на плечах и груди, воротничок стойкой и аутентичные пуговицы, как кристальные бусины. (Когда я вышла из музея и обходила Сен-Сюльпис, наткнулась на антикварный салон. Не удержалась - влюбилась в старинную рубашку. Несколько перемеряла, но эта, первая, которую выхватил взгляд на вешалку, легла как влитая.)
Африканки вскоре вышли, и я переместилась на соседнюю лавочку. Женщины вокруг меня, французские и бесцветные относительно моих бывших соседок, обмахивались веерами, и мне тоже попадало. Японка, освободившаяся, наконец, из 156