Не проходите мимо. Роман-фельетон

— Доложите Дормидонтовичу, — сказала Пелагея Терентьевна, — что приехала мать его знакомой, Пелагея Калинкина. И что она уже четверть часа стоит на солнцепеке у ворот…

— Господи! — засуетился управляющий. — Не признал! Кто ж вас узнает — на вас не написано, что вы теща нашего молодого… Простите великодушно! Аким! Пропусти без формальностей. Отворяй ворота!

Управляющий побежал отгонять псов. Прибывшие прошли к застекленной веранде дачи. Навстречу им выскочил какой-то молодой человек.

— Я же приказал не открывать, — закричал было он, но, увидев Пелагею Терентьевну, воскликнул: — Какой сюрприз! Простите, я вас принял за других. Какая умопомрачающая радость! А Веры с вами нет? Здравствуйте, рад вас видеть на нашей вилле.

Это был Альберт. Операторы не сразу узнали его. Драматургов сын не был похож сам на себя. На нем не было обычного яркоклетчатого, как шахматная доска, ворсистого долгополого костюма. Исчез техасский галстук. Приказали долго жить удалая тарзанья грива и крысиные усики.

Заметив удивление операторов, Альберт пояснил:

— Знаете, в последнее время шагу нельзя ступить: каждый красногорский мальчишка кричит: «Стиляга! Плесень!» Подумаешь, эрудиты — начитались газет… Вот видите, пришлось перестроить прическу, сшить новый костюм. Теперь даже «Красногорская правда» не придерется.

Альберт болтал без умолку. Он провел операторов и Калинкину в комнату, усадил их в легкие плетеные кресла и сказал, что сейчас выяснит, когда папа сможет оторваться от работы.

Юрий усиленно задымил трубкой. В дверь гостиной несколько раз, беспокойно принюхиваясь к дыму, заглядывал какой-то человек в брезентовом костюме, очевидно начальник пожарной охраны хором Дормидонта Сигизмундовича.

Комната, где расположились гости, была оклеена бело-желто-зелеными обоями. Эти же обои, напоминавшие яичницу глазунью, заправленную зеленым луком, украшали коридор и соседнюю комнату. Под ногами высокой травой стлался ковер. Все говорило об уюте и спокойствии. Только телефон на столе нервничал.

— Хэллоу, — поднял трубку Альберт. — Да, секретарь Бомаршова слушает. Мастерская? Очень рад. Надо срочно приехать и отремонтировать три пишущие машинки: на всех стерлась буква «я». Четвертая тоже может отказать, и тогда знаете, что будет с мировой литературой? Нет, я вас не пугаю. Просто предупреждаю. И захватите с собой монтера…

Видимо, на лицах операторов и Пелагеи Терентьевны было написано столько любопытства, что Альберт счел необходимым, положив трубку, объяснить им:

— Мы продолжаем телефонизацию дачи и окружающих помещений: гаража, оранжереи, кухни… Теперь дело за разработкой номеров: папин кабинет, конечно, номер один. Ванная — номер два. Мой кабинет — номер три. И так далее. Сегодня все будет закончено. А пока готовы лишь две линии — от ворот к бухгалтерии и от меня к папе. Это неудобно. Представляете, а вдруг папа решит творить в ванной? Раньше приходилось ему туда приносить машинку, карандаши. А теперь он может диктовать по телефону стенографистке. Это моя идея! Теперь все будет олл, как говорится, райт!

Пелагея Терентьевна и операторы сидели молча.

— Пройдемте на террасу, там недалеко папин кабинет, — сказал Альберт вставая. — Прошу вас, джентльмены!

Операторы не тронулись с мест.

— Вы это к кому обращаетесь? — спросил Юрий, нарочито оглядываясь.

— К вам, — сказал Альберт. — Прошу вас, товарищи!

Юрий и Мартын пошли на террасу.

Бомаршов-младший взял со стола колокольчик — старомодную бронзовую даму в широком звучащем кринолине, взболтнул даму несколько раз, и на звонок прибежала какая-то женщина в простом сатиновом платье.

— Пойдите к папе и послушайте, — сказал Альберт, — творит он или думает.

Женщина скептически хмыкнула и ушла.

— Можете поглядеть альбом мировых кинозвезд, — гордо сказал Бомаршов-младший. — Ни у кого в области такого альбома нет.

Альбом был тяжел, грузен и походил издали на мраморную плиту.

Калинкина и операторы от киноастрономии отказались.

Говорить было не о чем.

Вошла женщина в сатиновом платье и, поглядывая на Пелагею Терентьевну, сказала:

— Дормидонт Сигизмундович смотрят в потолок. Заняты ужасть!

— Ну, тогда можно, — заключил Альберт и снял трубку. — Первый. Папа, чрезвычайное событие: приехала мама Веры и хочет с тобой поговорить. И еще два оператора из киностудии, они снимают твой фильм. Через пять минут? Хорошо. — И, обращаясь к гостям: — Вам повезло. Через пять минут папа вас примет. Пойдемте к его беседке, чтобы быть наготове.

За Юрием, беспокойно дымящим трубкой, следовал, как тень, человек в брезенте.

— Что вы волнуетесь? — сказал Можаев. — Со мной пожара не будет.

— Он правильно волнуется, — пояснил Альберт: — он несет материальную ответственность, если мы сгорим. У нас как в лучших домах. Все олл, как говорится, райт!

Гости и личный секретарь спустились с террасы в сад и пошли по усыпанной битым кирпичом аллейке вглубь липовых зарослей.

Среди деревьев раздавалась трескотня пишущей машинки, и какие-то введенные в заблуждение кузнечики отвечали ей с полянки.