Не прошло и жизни

И под руки. В машину. В отделение. Так под локотки и внесли к начальнику.

А тот рыком:

– Упились‚ мерзавцы? Это кто же вам разрешил памятник с площади брать? Вчера Минина приволокли‚ сегодня этого.

Первый сержант и говорит с перепуга:

– Они не памятник. Они родственник.

Начальник походил вокруг и спрашивает:

– Правда?

Вот Фишкин думает: все евреи родственники‚ стоит только покопаться.

– Правда‚ – говорит.

– Чем докажете?

– Внешностью.

И бороду распушил.

Начальник охнул и к телефону:

– Докладываю! Задержан родственник памятнику у памятника родственнику. Не‚ не тому... Не‚ без лошади... С бородой и в усах. Слушаюсь!

И к Фишкину‚ с превеликим почтением:

– Сейчас за вами спецмашину пришлют.

А Фишкин стоит себе‚ важностью наливается: конечно‚ пришлют‚ конечно‚ спецмашину‚ или – как говорил покойный старик Какес – уж если вешаться‚ так на высоком дереве.

– У нас к вам просьба‚ – говорит начальник. – У нас ефрейтор Катькин опасного рецидивиста обезвредил. Теперь его полагается сфотографировать на фоне развернутого знамени. Но мы бы хотели – на вашем.

– Предлагаю‚ – говорит Фишкин‚ – на фоне рецидивиста.

– У него теперь нет фона‚ – отвечает начальник. – И долго еще не будет после Катькина. Так что‚ если не возражаете...

– О чем разговор! Всю жизнь мечтал быть фоном.

Приводят Катькина. Здоровенный мужик под потолок‚ кулаки – кувалды‚ и овчарка при нем выше Фишкина.

– Э‚ нет! – говорит Фишкин. – Насчет двоих мы не договаривались. Кто рецидивиста поймал? Непосредственно кто?

– Собака. Непосредственно она.

– Вот ее и фотографируйте.

– Гражданин памятник‚ – просит Катькин и краснеет‚ как девица. – Товарищ борода. Умоляю! Старуха-мать в деревне... На смертном одре... Последняя радость...

– Тогда без собаки‚ – упрямится Фишкин. – Или – или. Я не могу быть фоном для всех сразу. Где моя спецмашина?

– Пусть тогда собака‚ – грустно говорит Катькин.

– Пусть тогда Катькин‚ – грустно говорит собака.

И заплакали оба.

И начальник заплакал. И сержанты. Участковые‚ следователи‚ вольнонаемный состав. Даже Фишкин слезу пустил в бороду.

– Ладно. Уговорили. На добрых всегда ездят. Фотографируйтесь на моем фоне‚ пока живой.

А они плачут. Все вместе. Пуще еще прежнего.

– Да как же нам фотографироваться-то‚ как?! У нас и аппарата нету. И пленки. И света недостаточно. Да и не умеет никто! Бедная старуха-мать... Бедный Катькин... Бедная ты наша сука...

Вышел из стены серый человек со смытым лицом и говорит:

– Машина подана. Вас ждут.

– Подождут‚ – отвечает Фишкин. – Вы лучше сфотографируйте ефрейтора Катькина на фоне моей бороды. И поживее!

– Всегда-пожалуйста. Мы до этого Катькина давно добираемся. Ваша карта бита‚ резидент Катькинзон. Взять его!

– Слушаюсь! – сказала сука.

И они поехали на спецмашине.

И приехали в Большой Дом.

Провели Фишкина по Большому Коридору‚ подняли на Большом Лифте‚ ввели в Самый Большой Зал‚ без конца-края‚ как хороший вокзал. За Большим Столом‚ на Больших Стульях‚ каждый под собственным портретом – Наши Общие Любимцы: сидят важно‚ глядят скучно.

Фишкин вошел‚ осмотрелся‚ сел под портретом родственника. А почему бы и нет? Они так‚ и он так. Или – как говорил покойный старик Какес – придерживайся обычаев страны‚ в которой живешь. А эти‚ за столом‚ зашевелились‚ зашушукались‚ смотрят-сравнивают‚ чувствуется – завидуют.

Самый Главный Любимец и говорит:

– Расскажите нам биографию.

– Ну‚ что вам сказать? – отвечает Фишкин. – Всё очень просто. У нашего знаменитого дядюшки Мордехая был двоюродный брат...

– Минуточку‚ – перебивает Самый Главный. – У Карла‚ а не у Мордехая.

– Это для вас он Карл‚ а для меня Мордехай.

Заволновались‚ загалдели‚ на стульях заерзали:

– Как это – как это? Пятно на основоположнике!..

Вышел из стены серый человек и говорит:

– Есть такой факт. По донесениям агентов. Как просочился наружу, непонятно.

– Почему не доложили? – кричит Главный. – Как допустили?! Мы бы тогда с германцами... Я бы теперь с китайцами...

Набежали врачи со шприцами‚ каждый уколол своего в податливый зад‚ и они сразу расслабились‚ Общие Любимцы‚ они растрогались‚ и появилось неодолимое желание петь‚ смеяться как дети‚ принимать важные коллективные решения.

– Значит так‚ – говорит Фишкин‚ – и прошу не перебивать. У нашего знаменитого дядюшки Мордехая был двоюродный брат‚ торговец мануфактурой Сёма Златкес. Сёмина дочка Сарра вышла замуж за банкира из Гамбурга Пиню Вайсберга. Младшая дочь Пини‚ Двойра‚ убежала из дома с приказчиком обувного магазина Изей Фишкиным. Они побежали из Гамбурга в Одессу‚ и бежали очень долго‚ потому что в пути им было чем заниматься. При въезде в Одессу родился я‚ Шлёма Фишкин.

– Так‚ – спрашивает Главный‚ – кто хочет дополнить?

Вышел из стены серый человек и говорит:

– Всё правильно. Совпадает с донесениями агентов. Только дочь Сёмы Златкеса звали не Сарра‚ а Ривка.

– Хрен редьки не слаще‚ – пошутил Главный‚ и все дружно захохотали минут на сорок‚ потому что каждый опасался остановиться первым.