Не проси моей любви

Спустя сорок минут он вошел в палату, где ежедневно занимался сексом с ней, а не с двадцатитрехлетней девчонкой, повесил рубашку на спину стула. Нора молча смотрела на него, сидя на краю кровати. Дыхание его было тяжелым, как после бега, влажные черные волосы зачесаны назад.

— Что скажешь? — шепотом спросила она, не двигаясь с места.

Действительно, что он мог сказать? Мышка пережила тяжелый стресс… ей было это нужно… вливание силы, ощущение единства с мужчиной, другом и любовником.

Но Герман сказал, глядя ей в глаза:

— Ничего.

— Вот как? — промолвила она, отвечая ему пристальным взглядом.

— Я не собираюсь оправдываться.

Очень медленно Нора встала с кровати. Подошла вплотную. И почти без размаха, резко и сильно ударила его по щеке.

Он моргнул, но не отшатнулся и не попятился.

— Еще? — шепотом спросила Нора.

Губы его изогнулись в едва заметной улыбке.

Вспыхнув, Нора сделала полшага назад и уже из этой позиции принялась с наслаждением отвешивать ему одну пощечину за другой. Ей хотелось, чтобы он вскрикнул или хотя бы поморщился, чтобы запротестовал, попытался ее остановить, но он принимал удары с каменным лицом, и только когда она остановилась сама, перевел дыхание и осторожно ощупал лицо кончиками пальцев.

Теперь она чувствовала себя круглой дурой и совершенно не представляла как себя вести.

— Ну, — сказал Герман, — это было впечатляюще.

— Смеешься?

— Нет.

Нора подозрительно смотрела ему в лицо, но он был невозмутим. На выпуклых точеных скулах горели красные пятна.

— Что же нам теперь делать?

— А чего ты хочешь? — задал он встречный вопрос.

— Хочу быть с тобой.

— Ну и я хочу того же.

Они немного постояли молча.

— Давай спать, — предложил Герман.

Нора кивнула. Он обнял ее, она не возражала, но когда его губы потянулись к ее губам, отвернулась, уклонившись от поцелуя.

Наконец Александр отвечает на звонок. Нора передает ему приглашение доктора Шадрина, и он, немного подумав, говорит, что не против подъехать к двум часам дня.

— Что у нас сегодня на обед? — задает вопрос в пространство Лера.

— Какая разница, — вздыхает Аркадий. — Лучше договорись с одним из местных святых, чтобы до конца недели постояла хорошая погода.

— С этим лучше к Герману, — отпускает неосторожную шуточку Лера.

Оба тут же подпрыгивают и впиваются друг в друга горящими от злости глазами. Застывшие лица. Плотно сжатые губы.

Вот и накануне они вели себя точно так же.

«Ты должен был позвонить мне», — рычал Аркадий.

«Да? И что бы ты сделал? — ехидничал Герман. — Расправил крылья и прилетел?»

«Не твоя забота, что бы я сделал. Ты должен был позвонить».

«Кому я должен, всем прощаю».

И все в таком духе.

— Беру свои слова обратно! — восклицает Лера с притворным ужасом. — Аркадий, не надо к Герману. Отвернись от него совсем, смотри на меня. — Натянув на груди белую блузку с расстегнутой верхней пуговицей, так что под тонкой тканью обозначаются соски, она поводит плечами, подмигивает Аркадию и кивает на открытую настежь входную дверь, в проеме которой висит москитная сетка. — Помоги мне передвинуть рояль, дорогой. Боюсь, одной мне не справиться.

Пока они двигают рояль, точнее, шепчутся на кухне, Нора, сидя на перилах, продолжает разглядывать цветы.

Мышка улизнула из лазарета раньше, чем Нора проснулась. Спала она плохо, но этот момент все же пропустила. На ее вопрос, слышал ли он, как уходила Леся, Герман ответил «угу». Повидаться с ней в столовой тоже не удалось. Возможно, она договорилась с кем-нибудь из подруг, чтобы ей принесли завтрак в комнату, или решила сидеть голодной. Прислушавшись к себе, Нора обнаружила, что рада ее отсутствию. Что они могли друг другу сказать? Как теперь вообще встречаться глазами?

Всю ночь Герман пролежал в одной позе — на спине, левую руку запрокинув за голову, правую вытянув вдоль туловища. Глаза его были то открыты, то закрыты. Нора многое отдала бы за возможность узнать о чем он думает. Дважды собиралась задать ему этот вопрос, но так и не собралась, оба раза ей помешал гнев. Она боялась, что не сумеет сдержаться, и вместо разговора получится скандал, тошнотворное выяснение отношений. Между тем лежащий рядом потаскун был так красив, что переполняющие ее эмоции привели к появлению фантазий на тему жесточайших пыток, которым ей хотелось его подвергнуть.

И еще она начала разделять чувства Андрея Кольцова.

Он сказал, что строптивый щенок вроде меня заслуживает только одного — хорошей порки.

Да, именно так.

Время от времени в голове у нее начинал звучать другой голос — голос разума? — вопрошающий: «А какое, собственно, ты имеешь право на этого мужчину? Потаскун или не потаскун, в любом случае он ничего тебе не обещал».

Голос этот Нору слегка подбешивал, и она начинала лихорадочно подбирать аргументы в защиту своего желания распять гаденыша.

«Он говорил, что я лучшая».

«А теперь говорит, что худшая? Наоборот. Когда ты сказала ему, что хочешь быть с ним, он ответил, что хочет того же».

«Зачем же ему понадобилось лезть в постель к этой сопливке?»